16 июня поклонники романа ирландского писателя Джеймса Джойса "Улисс" отмечают праздник Блумсдэй. По всему миру проходят чтения романа, все действие которого разворачивается 16 июня, а в Дублине толпы туристов повторяют маршрут движения героев произведения, Леопольда Блума и Стивена Дедала.
Этот день Лео Блум проводит в издательстве, на улицах и в кафе Дублина, на похоронах своего знакомого, на берегу залива, в родильном доме, где он знакомится с Дедалом, молодым учителем местной школы, в притоне и, наконец, в собственном доме, куда он поздно ночью приводит выпившего Дедала, лишившегося крова. Главной интригой романа является измена жены Блума, о которой он знает, но не предпринимает никаких мер. Дублин предстает в романе символом всего мира, Блум – мужчины как такового, его жена воплощает в себе образ всех женщин, один летний день – всех времен на земле. О связи сложного модернистского романа с массовой культурой рассуждают литератор Кирилл Кобрин и главный редактор журнала "Иностранная литература" Александр Ливергант.
Александр Ливергант:
– По-моему, "Улисс" – одна из тех книг, которую читают очень немногие, но знают про нее почти все. Тех, кто прочел бы с первой по тысячную страницу, может быть, и вовсе нет, если не считать специалистов по Джойсу. Существует несколько общих представлений об этой книге, которые часто с самой книгой расходятся. Роман не представляет собой целостного повествования, и не случайно, наверное, Джойс назвал каждую из глав этой книги "эпизодами" – это действительно эпизоды из перекрестного путешествия двух людей. Считается, что Джойс – представитель модернистской литературы, основоположник жанра "поток сознания" и так далее. В действительности же Джойс куда более последовательный реалист, чем многим кажется. Известно, что все те приемы, которые приписываются Джойсу, как новатору, использовались лет за тридцать-сорок до него, в частности, тот же "поток сознания". Джойс, как всякий модернист и всякий теперешний постмодернист, помимо необычайного таланта, обладал еще и редкой эрудицией, он был человеком очень начитанным. Поэтому "Улисс" – это очень "книжная" книга, вобравшая в себя, может быть, в большей степени, опыт чтения, чем опыт литературный, писательский.
– Кирилл, вопрос к вам. Вы хорошо знаете и любите Дублин. Как для вас лично соотносятся "Улисс", Джойс, Дублин? Допускаете ли вы собственную прогулку по Дублину с томиком Джойса?
Кирилл Кобрин:
– Обычно к хорошим изданиям "Улисса" прилагают карту передвижения Стивена Дедала и Леопольда Блума по Дублину, и я, конечно, когда-то пытался повторить их маршрут. Но только в страшном сне я могу себе представить приехать на Блумсдэй в этот город. Это действительно огромная туристическая индустрия, которую нельзя ругать и говорить, что все это не имеет никакого отношения к роману. "Улисс" – это одна из тех книг, о которой, действительно, все говорят, но целиком роман читали очень немногие, потому что это по-настоящему тяжелое чтение, и для того, чтобы понять, о чем эта книга, нужно знать очень многое. Не зря, помимо карты, хорошее издание "Улисса" сопровождается еще и большим количеством комментариев. Отличие модернизма от предыдущей литературной эпохи заключается в том, что модернизм многое сообщает не только о текстах, но и о людях, которые его создавали. Памятником литературного модернизма "Улисс" стал во многом благодаря личности самого Джойса. Это профессиональный изгнанник – человек, который уехал из Дублина, из Соединенного Королевства, но после обретения Ирландией своей независимости, отказался получить ирландский паспорт. Джойс – ирландский писатель, который писал по-английски. В конце концов, он пришел к выводу, что он настолько совершенен в английском и настолько исчерпал его, что придумал свой собственный язык, на котором и написана последняя его книга "Поминки по Финнегану". В общем-то, все это кусок довольно большой литературной и в чем-то высоколобой мифологии, и не удивительно, что эта мифология, в конце концов, вылилась в такую площадную, которую сегодня, в частности, мы и можем наблюдать в Дублине.
– Вашему профессионализму претит упрощение такого громадного литературного монумента, как "Улисс"? Стоит ли делать его проще, как-то адаптировать, чтобы те, кто не может прочитать по объективным причинам роман целиком, хотя бы ознакомились с его содержанием?
Александр Ливергант:
– Если таким образом обращаться с литературными произведениями, ничего хорошего не выйдет, "Улисс" от этого проиграет. Толстой как-то сказал, что если бы ему нужно было написать снова "Анну Каренину", он написал бы ее абсолютно так же. Упрощать "Улисса" – значит уничтожать его, потому что это очень последовательное, очень точное произведение. Да, очень витиевато и тонко сконструированное, но иначе по замыслу автора оно и не могло быть сделано. Для сравнения скажу, на первый взгляд сборник рассказов "Дублинцы" выглядит крайне простым, но в нем таится, если угодно, тот микроб, который потом разросся до "Улисса". Если адаптировать "Улисса" для студентов, для домохозяек, то мы получим совершенно другую книгу, наверное, здоровенную и бессмысленную.
– Значит, нас не должно смущать, что следующее поколение, значительно менее читающее, чем предыдущие поколения, вообще не будут знать Джойса?
– Вы исходите из того, что нынешнее или прошлое поколение упивалось "Улиссом". Но ведь это не так, этим романом и тогда и сейчас упиваются очень немногие. Книга эта и не была написана с расчетом на то, что ее будет читать каждый. Знаете, странно поить человека, который привык всю жизнь пить дешевую водку, вином за 10 тысяч рублей, он не получит от этого никакого удовольствия. Всякого рода адаптации лишены смысла. Этим нельзя добиться того, чтобы новые поколения, не умеющие и не желающие читать, обратились бы к книге.
– "Улисс" – это какая-то особая ирландская книга? В какой степени она отражает, собственно, Ирландию?
Кирилл Кобрин:
– Формально да, конечно, описан один день в Дублине, действующие лица – ирландцы. Вокруг атмосфера национального ирландского возрождения, которое язвительный Джойс называл "кельтскими сумерками", а не кельтским возрождением (он вообще очень скептично относился к этому, что видно из романа). По большому счету, великие модернистские произведения, выросшие из национального или определенного культурного контекста, удивительным образом обрели универсальность, и в этом их загадка. Ученик и в одно время личный секретарь Джойса – Сэмюэль Беккет, тоже выросший на ирландской почве, стал, может быть, самым универсальным писателем 20 века. То есть, для любого из тех, кто читал "Улисса" не будучи ирландцем, весь этот экзотический Дублин 1904 года, все эти томления национального духа, сексуальные томления, обусловленные католической культурой, и многое другое довольно быстро исчезают. Остается нечто, что принадлежит, если не всем, то многим, кто читает.
– Вы помните те времена, когда "Улисс" был переведен на русский язык, как его восприняли в Советском Союзе?
Александр Ливергант:
– Это было перестроечное время, когда читателям открывались новые книги, ранее неизвестные или известные в очень плохих переводах, или известные по пересказу. "Улисс" явился в русскую культуру сначала как миф, а потом как реальная книга. "Совершенным" назвать какой бы то ни было перевод вообще сложно, но тот, который мы тогда держали в руках, был очень близок к этому. Это было действительно замечательной работой двух превосходных переводчиков, с очень грамотно сделанным комментарием. В свою очередь, журнал "Иностранная литература" поступил весьма мудро, напечатав в 12 номерах 12 эпизодов романа. То есть по своей структуре роман очень точно вошел в структуру журнала с его годовым циклом. Тогда "Улисс", конечно, произвел большое впечатление, потому что до публикации он был известен, скорее, как миф, как нечто запрещенное. Я думаю, если бы этот роман впервые был бы опубликован сейчас, он не произвел бы такого колоссального впечатления. Он попал, так сказать, на нужную эпоху в развитии русской культуры.
Радио Свобода
Этот день Лео Блум проводит в издательстве, на улицах и в кафе Дублина, на похоронах своего знакомого, на берегу залива, в родильном доме, где он знакомится с Дедалом, молодым учителем местной школы, в притоне и, наконец, в собственном доме, куда он поздно ночью приводит выпившего Дедала, лишившегося крова. Главной интригой романа является измена жены Блума, о которой он знает, но не предпринимает никаких мер. Дублин предстает в романе символом всего мира, Блум – мужчины как такового, его жена воплощает в себе образ всех женщин, один летний день – всех времен на земле. О связи сложного модернистского романа с массовой культурой рассуждают литератор Кирилл Кобрин и главный редактор журнала "Иностранная литература" Александр Ливергант.
Александр Ливергант:
– По-моему, "Улисс" – одна из тех книг, которую читают очень немногие, но знают про нее почти все. Тех, кто прочел бы с первой по тысячную страницу, может быть, и вовсе нет, если не считать специалистов по Джойсу. Существует несколько общих представлений об этой книге, которые часто с самой книгой расходятся. Роман не представляет собой целостного повествования, и не случайно, наверное, Джойс назвал каждую из глав этой книги "эпизодами" – это действительно эпизоды из перекрестного путешествия двух людей. Считается, что Джойс – представитель модернистской литературы, основоположник жанра "поток сознания" и так далее. В действительности же Джойс куда более последовательный реалист, чем многим кажется. Известно, что все те приемы, которые приписываются Джойсу, как новатору, использовались лет за тридцать-сорок до него, в частности, тот же "поток сознания". Джойс, как всякий модернист и всякий теперешний постмодернист, помимо необычайного таланта, обладал еще и редкой эрудицией, он был человеком очень начитанным. Поэтому "Улисс" – это очень "книжная" книга, вобравшая в себя, может быть, в большей степени, опыт чтения, чем опыт литературный, писательский.
– Кирилл, вопрос к вам. Вы хорошо знаете и любите Дублин. Как для вас лично соотносятся "Улисс", Джойс, Дублин? Допускаете ли вы собственную прогулку по Дублину с томиком Джойса?
Кирилл Кобрин:
– Обычно к хорошим изданиям "Улисса" прилагают карту передвижения Стивена Дедала и Леопольда Блума по Дублину, и я, конечно, когда-то пытался повторить их маршрут. Но только в страшном сне я могу себе представить приехать на Блумсдэй в этот город. Это действительно огромная туристическая индустрия, которую нельзя ругать и говорить, что все это не имеет никакого отношения к роману. "Улисс" – это одна из тех книг, о которой, действительно, все говорят, но целиком роман читали очень немногие, потому что это по-настоящему тяжелое чтение, и для того, чтобы понять, о чем эта книга, нужно знать очень многое. Не зря, помимо карты, хорошее издание "Улисса" сопровождается еще и большим количеством комментариев. Отличие модернизма от предыдущей литературной эпохи заключается в том, что модернизм многое сообщает не только о текстах, но и о людях, которые его создавали. Памятником литературного модернизма "Улисс" стал во многом благодаря личности самого Джойса. Это профессиональный изгнанник – человек, который уехал из Дублина, из Соединенного Королевства, но после обретения Ирландией своей независимости, отказался получить ирландский паспорт. Джойс – ирландский писатель, который писал по-английски. В конце концов, он пришел к выводу, что он настолько совершенен в английском и настолько исчерпал его, что придумал свой собственный язык, на котором и написана последняя его книга "Поминки по Финнегану". В общем-то, все это кусок довольно большой литературной и в чем-то высоколобой мифологии, и не удивительно, что эта мифология, в конце концов, вылилась в такую площадную, которую сегодня, в частности, мы и можем наблюдать в Дублине.
– Вашему профессионализму претит упрощение такого громадного литературного монумента, как "Улисс"? Стоит ли делать его проще, как-то адаптировать, чтобы те, кто не может прочитать по объективным причинам роман целиком, хотя бы ознакомились с его содержанием?
Александр Ливергант:
– Если таким образом обращаться с литературными произведениями, ничего хорошего не выйдет, "Улисс" от этого проиграет. Толстой как-то сказал, что если бы ему нужно было написать снова "Анну Каренину", он написал бы ее абсолютно так же. Упрощать "Улисса" – значит уничтожать его, потому что это очень последовательное, очень точное произведение. Да, очень витиевато и тонко сконструированное, но иначе по замыслу автора оно и не могло быть сделано. Для сравнения скажу, на первый взгляд сборник рассказов "Дублинцы" выглядит крайне простым, но в нем таится, если угодно, тот микроб, который потом разросся до "Улисса". Если адаптировать "Улисса" для студентов, для домохозяек, то мы получим совершенно другую книгу, наверное, здоровенную и бессмысленную.
– Значит, нас не должно смущать, что следующее поколение, значительно менее читающее, чем предыдущие поколения, вообще не будут знать Джойса?
– Вы исходите из того, что нынешнее или прошлое поколение упивалось "Улиссом". Но ведь это не так, этим романом и тогда и сейчас упиваются очень немногие. Книга эта и не была написана с расчетом на то, что ее будет читать каждый. Знаете, странно поить человека, который привык всю жизнь пить дешевую водку, вином за 10 тысяч рублей, он не получит от этого никакого удовольствия. Всякого рода адаптации лишены смысла. Этим нельзя добиться того, чтобы новые поколения, не умеющие и не желающие читать, обратились бы к книге.
– "Улисс" – это какая-то особая ирландская книга? В какой степени она отражает, собственно, Ирландию?
Кирилл Кобрин:
– Формально да, конечно, описан один день в Дублине, действующие лица – ирландцы. Вокруг атмосфера национального ирландского возрождения, которое язвительный Джойс называл "кельтскими сумерками", а не кельтским возрождением (он вообще очень скептично относился к этому, что видно из романа). По большому счету, великие модернистские произведения, выросшие из национального или определенного культурного контекста, удивительным образом обрели универсальность, и в этом их загадка. Ученик и в одно время личный секретарь Джойса – Сэмюэль Беккет, тоже выросший на ирландской почве, стал, может быть, самым универсальным писателем 20 века. То есть, для любого из тех, кто читал "Улисса" не будучи ирландцем, весь этот экзотический Дублин 1904 года, все эти томления национального духа, сексуальные томления, обусловленные католической культурой, и многое другое довольно быстро исчезают. Остается нечто, что принадлежит, если не всем, то многим, кто читает.
– Вы помните те времена, когда "Улисс" был переведен на русский язык, как его восприняли в Советском Союзе?
Александр Ливергант:
– Это было перестроечное время, когда читателям открывались новые книги, ранее неизвестные или известные в очень плохих переводах, или известные по пересказу. "Улисс" явился в русскую культуру сначала как миф, а потом как реальная книга. "Совершенным" назвать какой бы то ни было перевод вообще сложно, но тот, который мы тогда держали в руках, был очень близок к этому. Это было действительно замечательной работой двух превосходных переводчиков, с очень грамотно сделанным комментарием. В свою очередь, журнал "Иностранная литература" поступил весьма мудро, напечатав в 12 номерах 12 эпизодов романа. То есть по своей структуре роман очень точно вошел в структуру журнала с его годовым циклом. Тогда "Улисс", конечно, произвел большое впечатление, потому что до публикации он был известен, скорее, как миф, как нечто запрещенное. Я думаю, если бы этот роман впервые был бы опубликован сейчас, он не произвел бы такого колоссального впечатления. Он попал, так сказать, на нужную эпоху в развитии русской культуры.
Радио Свобода