Ностальгия – это тоска по родине, по родному дому... У этого слова есть еще и второе значение – «тоска по прошлому».
Это понятие, это чувство, это состояние сопровождает меня в течение всей моей жизни.
Я, грузинка по национальности, родилась в России, в городе Рязани, выросла, окончила школу и университет в Узбекистане, замуж вышла в Сухуми, а после военного конфликта в Абхазии жила в Тбилиси. Но вот уже почти два года я и моя семья живем в Америке.
Мне кажется, никто из представителей других народов, покинувших родные края, не испытывает большей тоски по Родине, более мощной ностальгии, чем грузины...
ПЕРВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ НОСТАЛЬГИИ
Первым и самым трогательным примером проявления ностальгии для меня был мой отец, профессор Шота Балавадзе, проработавший около двадцати лет в педагогическом институте города Бухара (Узбекистан). Его имя вошло в узбекскую государственную энциклопедию, как первого доктора педагогических наук республики, но все те годы, вплоть до своей преждевременной смерти, он необыкновенно тосковал по родной Грузии...
Сегодня, возможно, звучит как нечто невероятное, что в середине 60-х годов прошлого столетия в Узбекистане с гастролями находился Государственный ансамбль танца Грузии под руководством Нино Рамишвили и Илико Сухишвили. В городе Бухаре, где мы тогда жили, состоялся один-единственный концерт. Папа был невыразимо счастлив...
После концерта, когда бухарская филармония опустела и все зрители разошлись, осталась только наша семья. Мы стояли на улице, и я, тогда пятилетняя девочка, никак не могла понять, почему мы всё не уходим домой.
«Такие великие артисты из нашей Грузии не каждый день приезжают в Бухару, - объяснил мне папа, - а мы их сейчас встретим и скажем им по-грузински, как нам понравился концерт, как они замечательно танцуют, поблагодарим их, думаю, им будет очень приятно, а ты домой торопишься...»
Я никогда не забуду его восторженное лицо, ту почти детскую радость и гордость, которую может ощущать и испытывать только человек, горячо любящий свою далекую родину.
МУЖСКИЕ СЛЕЗЫ
В нашей семье культивировалось все грузинское: мама постоянно готовила грузинские блюда, непременно заправляя их пряностями, привезенными из Грузии. Если приезжал кто-то из студентов-грузин, то самым большим подарком для нас были новые пластинки популярных тогда ансамблей «Орэра» и «Диэло».
Помню, папа специально заказал детские национальные костюмы в Кутаиси для танца «Картули», один для девочки, а другой для мальчика. Каждый раз, когда приходили гости, родители одевали нас с сестрой в эти необыкновенно красивые костюмы, включали пластинку с танцевальной мелодией, и мы танцевали грузинский танец. Гости были в восторге, особенно когда я, одетая в чоха-ахалухи, грузинскую черкеску и специальные сапоги (на азербайджанском это называется чуха и архалыг - прим.ред.), от души стараясь, прыгала на пальцах ног, приводя в восторг папиных гостей... А когда мы пошли в школу, папа заказал для нас грузинскую азбуку, и моя мамида (двоюродная сестра отца), которая училась тогда в бухарском медучилище, стала нашей первой учительницей грузинского языка, и благодаря ей мы выучили родной алфавит...
Но, пожалуй, самое трогательное проявление ностальгии я наблюдала в детстве, когда мы всей семьей смотрели по телевизору выступление ансамбля «Мзиури». Я на всю жизнь запомнила папины глаза в этот момент. Он плакал…
...А уехав из Узбекистана, я скучала по близким и друзьям, вспоминала безмятежное детство и незабываемое студенчество. Мои чувства и ощущения ассоциировались с горячими бухарскими лепешками, голубыми куполами медресе и говорливыми узбеками, торгующими на рынке мирзачульскими дынями...
ПОСТВОЕННЫЙ СИНДРОМ И ТОСКА ПО ПРОШЛОМУ
Моя бабушка с мамой и дядей эвакуировались во время Великой Отечественной войны из Беларуси. Более сорока лет прожили они с дедушкой в России, но до последних дней своей жизни тосковали по небольшому местечку недалеко от Витебска... Я не удивлялась этому, но трудно было понять, почему их ностальгия не поддавалась лечению спокойной жизнью... Однако грузино-абхазский конфликт преподнес мне мощный жизненный урок.
До сих пор никто не пытался, да и не смог бы подсчитать, сколько пожилых «беженцев» из Абхазии, вполне здоровых людей, преданных своим детям и внукам, любящих жизнь, стали скоропостижно покидать этот мир...
«Это неудивительно, ведь так трудно потерять нажитое за целую жизнь, - утверждали ханжи и обыватели, - люди в Абхазии жили богато и сытно, а тут – эти компактные поселения, крохотные комнатенки...».
Возможно, отчасти они были правы... Каждый день в ожидании гуманитарной помощи, и постоянные вопросы, безнадежно задаваемые соседям и знакомым:
«Как вам кажется, к весне мы уже вернемся?»
Позже, со временем, спрашивать перестали, но, собираясь вместе, непременно начинали с привычного:
«А помните... кофе Амирана на сухумской набережной..., а помните нашего Гитлера (известный в Сухуми городской сумасшедший пожилой человек, который попрошайничал около кафе - прим.авт.), ...а помните, какая мушмула у нас в этот период созревала..., а помните..?».
А потом все эти люди как-то тихо умирали, до конца своих дней тоскуя по родной земле, так и не потеряв надежду вернуться в родную Абхазию. Моя тетя полтора года находилась в Сухуми после выдворения оттуда грузин, ждала, что все еще образуется. После нескольких тщетных попыток ее все же уговорили уехать. Она приехала в Зугдиди, потом переехала к сестре в Тбилиси, а ровно через сорок дней умерла... от ностальгии. Таково было заключение врача.
Компактные центры вынужденных постконфликтных переселенцев из Абхазии и Южной Осетии, в конце концов, стали расселять, следуя «вердиктам» про- и неправительственных, а также международных организаций, толкующих о «затяжной интеграции». Но именно там, в этих центрах, собираясь вместе, люди гораздо легче переживали тоску по прошлой жизни, облегчали груз ностальгии.
Я прожила в таком центре 17 лет, все это время испытывая далеко «недетскую» ностальгию, похожую на цвет родного моря, очаровательное цветение олеандров, имеющую вкус соленой воды и неповторимый аромат сухумского рынка...
ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ НОСТАЛЬГИЯ
Я увидела Сухуми через 15 лет. Решение поехать на встречу журналистов было принято почти сразу, несмотря на недоумения родных и друзей. 15 лет достаточный срок для того, чтобы научиться справляться со своими эмоциями. Я была счастлива, ведь мне представилась возможность посетить могилу родителей.
До этого события в командировке в Баку побывал мой коллега журналист. Он был переполнен эмоциями, рассказывая о своих встречах с азербайджанцами - беженцами из Армении и вынужденными переселенцами из Нагорного Карабаха. Его потрясло, что даже люди, жившие в тяжелейших социальных условиях, не потеряли человечность, доброту, великодушие... Азербайджанцы говорили о соседях-армянах, о том, как дружили, как варили вместе ореховое варенье, о том, как влюблялись и поддерживали друг друга в горе и радости. Нет, они не забыли войну, смерти и потери, но мечтали увидеть могилы близких, а старики все еще надеялись «умереть на родной земле». Да, говорили переселенцы, мы на родине, Баку - столица нашего государства, но наша родная земля осталась в Шуше, Агдаме и Ханкенди...
(Продолжение следует)
Статья отражает точку зрения автора
Это понятие, это чувство, это состояние сопровождает меня в течение всей моей жизни.
Я, грузинка по национальности, родилась в России, в городе Рязани, выросла, окончила школу и университет в Узбекистане, замуж вышла в Сухуми, а после военного конфликта в Абхазии жила в Тбилиси. Но вот уже почти два года я и моя семья живем в Америке.
Мне кажется, никто из представителей других народов, покинувших родные края, не испытывает большей тоски по Родине, более мощной ностальгии, чем грузины...
ПЕРВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ НОСТАЛЬГИИ
Первым и самым трогательным примером проявления ностальгии для меня был мой отец, профессор Шота Балавадзе, проработавший около двадцати лет в педагогическом институте города Бухара (Узбекистан). Его имя вошло в узбекскую государственную энциклопедию, как первого доктора педагогических наук республики, но все те годы, вплоть до своей преждевременной смерти, он необыкновенно тосковал по родной Грузии...
Сегодня, возможно, звучит как нечто невероятное, что в середине 60-х годов прошлого столетия в Узбекистане с гастролями находился Государственный ансамбль танца Грузии под руководством Нино Рамишвили и Илико Сухишвили. В городе Бухаре, где мы тогда жили, состоялся один-единственный концерт. Папа был невыразимо счастлив...
После концерта, когда бухарская филармония опустела и все зрители разошлись, осталась только наша семья. Мы стояли на улице, и я, тогда пятилетняя девочка, никак не могла понять, почему мы всё не уходим домой.
«Такие великие артисты из нашей Грузии не каждый день приезжают в Бухару, - объяснил мне папа, - а мы их сейчас встретим и скажем им по-грузински, как нам понравился концерт, как они замечательно танцуют, поблагодарим их, думаю, им будет очень приятно, а ты домой торопишься...»
Я никогда не забуду его восторженное лицо, ту почти детскую радость и гордость, которую может ощущать и испытывать только человек, горячо любящий свою далекую родину.
МУЖСКИЕ СЛЕЗЫ
В нашей семье культивировалось все грузинское: мама постоянно готовила грузинские блюда, непременно заправляя их пряностями, привезенными из Грузии. Если приезжал кто-то из студентов-грузин, то самым большим подарком для нас были новые пластинки популярных тогда ансамблей «Орэра» и «Диэло».
Помню, папа специально заказал детские национальные костюмы в Кутаиси для танца «Картули», один для девочки, а другой для мальчика. Каждый раз, когда приходили гости, родители одевали нас с сестрой в эти необыкновенно красивые костюмы, включали пластинку с танцевальной мелодией, и мы танцевали грузинский танец. Гости были в восторге, особенно когда я, одетая в чоха-ахалухи, грузинскую черкеску и специальные сапоги (на азербайджанском это называется чуха и архалыг - прим.ред.), от души стараясь, прыгала на пальцах ног, приводя в восторг папиных гостей... А когда мы пошли в школу, папа заказал для нас грузинскую азбуку, и моя мамида (двоюродная сестра отца), которая училась тогда в бухарском медучилище, стала нашей первой учительницей грузинского языка, и благодаря ей мы выучили родной алфавит...
Но, пожалуй, самое трогательное проявление ностальгии я наблюдала в детстве, когда мы всей семьей смотрели по телевизору выступление ансамбля «Мзиури». Я на всю жизнь запомнила папины глаза в этот момент. Он плакал…
...А уехав из Узбекистана, я скучала по близким и друзьям, вспоминала безмятежное детство и незабываемое студенчество. Мои чувства и ощущения ассоциировались с горячими бухарскими лепешками, голубыми куполами медресе и говорливыми узбеками, торгующими на рынке мирзачульскими дынями...
ПОСТВОЕННЫЙ СИНДРОМ И ТОСКА ПО ПРОШЛОМУ
Моя бабушка с мамой и дядей эвакуировались во время Великой Отечественной войны из Беларуси. Более сорока лет прожили они с дедушкой в России, но до последних дней своей жизни тосковали по небольшому местечку недалеко от Витебска... Я не удивлялась этому, но трудно было понять, почему их ностальгия не поддавалась лечению спокойной жизнью... Однако грузино-абхазский конфликт преподнес мне мощный жизненный урок.
До сих пор никто не пытался, да и не смог бы подсчитать, сколько пожилых «беженцев» из Абхазии, вполне здоровых людей, преданных своим детям и внукам, любящих жизнь, стали скоропостижно покидать этот мир...
«Это неудивительно, ведь так трудно потерять нажитое за целую жизнь, - утверждали ханжи и обыватели, - люди в Абхазии жили богато и сытно, а тут – эти компактные поселения, крохотные комнатенки...».
Возможно, отчасти они были правы... Каждый день в ожидании гуманитарной помощи, и постоянные вопросы, безнадежно задаваемые соседям и знакомым:
«Как вам кажется, к весне мы уже вернемся?»
Позже, со временем, спрашивать перестали, но, собираясь вместе, непременно начинали с привычного:
«А помните... кофе Амирана на сухумской набережной..., а помните нашего Гитлера (известный в Сухуми городской сумасшедший пожилой человек, который попрошайничал около кафе - прим.авт.), ...а помните, какая мушмула у нас в этот период созревала..., а помните..?».
А потом все эти люди как-то тихо умирали, до конца своих дней тоскуя по родной земле, так и не потеряв надежду вернуться в родную Абхазию. Моя тетя полтора года находилась в Сухуми после выдворения оттуда грузин, ждала, что все еще образуется. После нескольких тщетных попыток ее все же уговорили уехать. Она приехала в Зугдиди, потом переехала к сестре в Тбилиси, а ровно через сорок дней умерла... от ностальгии. Таково было заключение врача.
Компактные центры вынужденных постконфликтных переселенцев из Абхазии и Южной Осетии, в конце концов, стали расселять, следуя «вердиктам» про- и неправительственных, а также международных организаций, толкующих о «затяжной интеграции». Но именно там, в этих центрах, собираясь вместе, люди гораздо легче переживали тоску по прошлой жизни, облегчали груз ностальгии.
Я прожила в таком центре 17 лет, все это время испытывая далеко «недетскую» ностальгию, похожую на цвет родного моря, очаровательное цветение олеандров, имеющую вкус соленой воды и неповторимый аромат сухумского рынка...
ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ НОСТАЛЬГИЯ
Я увидела Сухуми через 15 лет. Решение поехать на встречу журналистов было принято почти сразу, несмотря на недоумения родных и друзей. 15 лет достаточный срок для того, чтобы научиться справляться со своими эмоциями. Я была счастлива, ведь мне представилась возможность посетить могилу родителей.
До этого события в командировке в Баку побывал мой коллега журналист. Он был переполнен эмоциями, рассказывая о своих встречах с азербайджанцами - беженцами из Армении и вынужденными переселенцами из Нагорного Карабаха. Его потрясло, что даже люди, жившие в тяжелейших социальных условиях, не потеряли человечность, доброту, великодушие... Азербайджанцы говорили о соседях-армянах, о том, как дружили, как варили вместе ореховое варенье, о том, как влюблялись и поддерживали друг друга в горе и радости. Нет, они не забыли войну, смерти и потери, но мечтали увидеть могилы близких, а старики все еще надеялись «умереть на родной земле». Да, говорили переселенцы, мы на родине, Баку - столица нашего государства, но наша родная земля осталась в Шуше, Агдаме и Ханкенди...
(Продолжение следует)
Статья отражает точку зрения автора