История развития каспийской нефтяной дипломатии фиксирует некую связь между "картой конфликтов" и "картой маршрутов". Многие страны региона (в особенности Азербайджан, Казахстан и Туркменистан) лишены возможности непосредственного вывоза своих энергоресурсов на мировые рынки. По этой причине для них всегда имела особую актуальность проблема выбора маршрута транспортировки энергоресурсов. От этого выбора зависело многое: внедрение в регион той или иной державы и ее доминирование, установление вполне определенного геополитического климата, судьба старых и риски новых конфликтов, фактор стабильности, политические и экономические выгоды и т.д.
В силу целого ряда причин Баку с самого начала был в эпицентре борьбы за маршрут транзита каспийской нефти: именно здесь решались наиболее важные проблемы каспийской нефтяной дипломатии. Сразу после подписания "контракта века" особую остроту приобрел вопрос выбора маршрута нефтепровода. Приоритетное внимание отводилось геополитическому контексту выбора маршрута – через Россию (северный маршрут), через Иран (южный маршрут), через Каспий (восточный маршрут) либо на Запад (через Армению или Грузию). С целью снятия геополитической напряженности в этом вопросе Вашингтон в мае 1995 года предложил новую идею, предусматривающую транзит каспийской нефти одновременно по нескольким маршрутам. Проект предполагал вовлечение в трубопроводную дипломатию почти всех стран региона. Вместе с тем, внешне привлекательная и целесообразная идея диверсификации маршрутов не исключала появления новых конфликтов. Такая угроза могла исходить от самой логики развития нефтяной дипломатии. Она, как ни странно, объективно провоцирует очаги напряженности с высокой вероятностью конфликта, с последующей активизацией своей миротворческой миссии. В этом легко убедиться на примере коллизий каспийской нефтепроводной игры.
СЕВЕРНЫЙ МАРШРУТ И ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА
Северный маршрут с самого начала был в центре внимания, благодаря особому геополитическому весу России в регионе. Но Азербайджан, увязав приоритеты страны с нефтяной стратегией, проявлял повышенный интерес к западному маршруту. Это, естественно, не отвечало интересам России, и она вскоре стала на путь нефтепроводного шантажа. В официальных акциях Москвы (можно отметить ноту МИД в мае 1994 года) даже присутствовали угрозы в адрес Баку и западных компаний. А осенью того же года Россия ввела режим экономической блокады Азербайджана. Наличие на Южном Кавказе конфликтов, контролируемых Россией, существенно расширяло ее возможности блокировать практически все проекты маршрута. В поведении Москвы все заметнее проступала тактика манипулирования конфликтами: Грузия и Азербайджан все время находились под угрозой реанимации войны, а это негативно влияло и на ход реализации нефтяных планов западных стран.
Борьба за выбор маршрута все чаще катализировала рост напряженности и миротворческая дипломатия оказывалась под непосредственным влиянием нефтяной. В некоторых случаях фактор нефти не просто "паразитировал" на наличных конфликтах, но и провоцировал новые. Чем настойчивее Россия добивалась транзита нефти по своей территории и блокировала западный маршрут, тем последовательнее и жестче звучал контрдовод о наличии чеченского кризиса на северном маршруте. Этим аргументом как бы "отсекались" чрезмерные претензии России и она подводилась к осознанию необходимости срочного урегулирования ситуации. И в декабре 1994 года началась чеченская война, которую Москва задумала как оперативный блицкриг. Совпадение по времени и по месту войны и вопроса нефтепровода могло быть случайным. Но не случайны геополитические ее последствия.
Затянувшаяся на несколько лет чеченская война, отвлекла внимание России от нефтепроводной дипломатии. Проигрывая первоначально войну в военно-политическом отношении, Москва проигрывала и борьбу за маршрут транзита нефти. Эта война резко повысила коэффициент риска северного маршрута и заметно девальвировала шансы России. Это, в свою очередь, создало благоприятный климат для форсирования процесса реализации западного маршрута. Упрочилось нефтетранзитное сотрудничество Грузии, Азербайджана и Казахстана и существенно продвинулось их стратегическое партнерство с Западом.
ЮЖНЫЙ МАРШРУТ И ВОЗМОЖНЫЕ КОНФЛИКТЫ
С самого начала этот маршрут однозначно ассоциировался с Ираном и в силу этого обстоятельства серьезно не рассматривался и не был активно задействован в решении проблем транзита каспийской нефти. Известно, что между Ираном и Западом (главным образом США) уже с момента распада СССР установились крайне напряженные отношения. Фактически Иран все эти годы находился (и продолжает находиться) в состоянии геополитической изоляции, поэтому южный маршрут активно никогда не обсуждался. Между тем, для самого Азербайджана этот маршрут (особенно с выходом в Персидский залив) с прагматической точки зрения был достаточно притягателен: наличие готовой нефтяной инфраструктуры, непосредственный выход на восточные рынки, активное вовлечение в процессы азербайджанских областей Ирана и т. д. Вместе с тем, данный маршрут также изначально был заряжен наличными и потенциальными конфликтами. В случае актуализации этого маршрута Иран неизбежно оказался бы в поле столкновения интересов, поскольку объективно «предрасположен» к конфликтам: напряженность с Ираком, курдская проблема, "азербайджанский фактор", вовлеченность в афганскую войну и т.д.
ВОСТОЧНЫЙ МАРШРУТ И АФГАНСКАЯ ВОЙНА
Возможность транспортировки каспийской нефти (в том числе азербайджанской) через Афганистан к портам Пакистана или Индии на начальном этапе не воспринималась всерьез. Лишь в последующие годы эксперты стали обращать внимание на целесообразность транзита нефти и газа на Восток. Появились грандиозные (по протяженности и себестоимости) китайские, пакистанские и транснациональные проекты трубопроводных маршрутов для транзита энергоресурсов из стран Центральной Азии (в отношении Азербайджана «восточный вектор» никогда не входил в практическую плоскость рассмотрения). Вместе с тем, и в этом направлении ключевые для ориентации маршрутов ареалы были с самого начала охвачены войнами (Таджикистан и особенно Афганистан). В этом плане перед нефтяной дипломатией не стояла задача провоцирования конфликтов – они и так наличествовали. До недавнего времени афганская война не ассоциировалась с нефтью. Однако, с появлением восточных проектов маршрута ход войны все чаще стали интерпретировать в терминах нефтяной дипломатии. В последние годы в каспийскую нефтяную игру активно вовлекаются многие восточные страны (Китай, Япония, Южная Корея). Это обстоятельство в немалой степени влияет на актуализацию восточных маршрутов и содействует провоцированию новых "очагов конфликта".
КОНФЛИКТЫ НА ЗАПАДНОМ МАРШРУТЕ.
Турецкий маршрут Баку-Джейхан с несколькими альтернативными вариантами (через Армению или Грузию) с самого начала каспийской нефтяной стратегии был в центре внимания Запада. С этим проектом однозначно связывали свои планы Азербайджан и Казахстан. Армянский вариант западного маршрута, несмотря на все лоббистские усилия ряда западных стран и компаний, был изначально неприемлем для официального Баку, в силу карабахского конфликта и сохраняющейся оккупации азербайджанских земель. После принципиального блокирования азербайджанской стороной данного варианта главное внимание сосредоточилось на реализации грузинского варианта западного маршрута. С этого момента (с 1995 года) резко возросла нефтетранзитная роль Грузии и начался форсированный процесс ее вовлечения в каспийскую нефтяную игру.
Вместе с тем, и Грузия с самого начала была насыщена конфликтами и напряженными зонами. Юго-осетинский и абхазские конфликты, даже оставаясь в фазе «негативного мира», в течение многих лет держали Грузию в состоянии неопределенности. В скрытой форме сохранялась напряженность на юго-западе страны - в Аджарии, находящейся в зоне нефтепровода. Не очень спокойно было и на востоке Грузии. Причем, во всех указанных зонах находились российские военные базы, а границу Грузии с Турцией охраняли тогда российские пограничники. Понятно, что Россия, контролируя конфликтами Грузию, намеревалась контролировать и нефтепровод. К слову сказать, военная агрессия России против Грузии в августе 2008 года несомненно имела значимую энергетическую подоплеку.
Западный маршрут был "напичкан" и другими реальными или возможными конфликтами. Наличие курдского фактора сохраняло повышенную конфликтность на всем нефтепроводном ареале и долгое время ограничивала возможности Турции. Была некоторая неопределенность и на морском ареале маршрута в свете нагнетания напряженности в кипрском вопросе. Не говоря уже о мощном карабахском конфликте, казалось бы, застывшем в неопределенном состоянии «ни войны – ни мира».
Эти и другие конфликты в зоне маршрута в ходе своего генезиса, возможно, не имели отношения к нефти. Можно даже утверждать, что вначале наличие конфликтов оказывало прямое влияние на характер и интенсивность геополитических процессов в регионе. Но по мере роста напряженности в вопроса выбора маршрута происходила своеобразная "конвергенция" логики развития конфликтов и нефтяной дипломатии. Причем все заметнее проступала доминирующая роль последней. Конфликты и миротворческая дипломатия втягивались в зону влияния фактора нефти.
Так, в частности, курдским фактором так часто подвергали сомнению шансы Турции на роль нефтетранзитной страны, что она оказалась вынужденной превентивными ударами решить эту проблему (минимизировать эту угрозу). Так что, болезненный и сложный процесс реализации западного маршрута на всех этапах был активно связан с процессом урегулирования и нейтрализации конфликтов – минимизации их деструктивного влияния. .
РЕЗЮМЕ
Нефтяная дипломатия стратегически нацелена на создание условий для решения ключевых проблем региона - в том числе и на обеспечение позитивного мира и экономического процветания. Но все это из области конечных задач и возможных перспектив. Поскольку трубопроводная игра в регионе еще далека от завершения (на повестке дня Транскаспийский газопровод и проект Набукко), то говорить о нейтрализации конфликтных угроз и успехе миротворческой миссии нефтяной дипломатии еще преждевременно. Сегодня регион все еще охвачен очагами наличных и возможных конфликтов. Пока многие из них в основном находятся в состоянии "негативного мира", с вероятностью трансформации в войну. И многое зависит от дальнейшего хода каспийской нефтяной игры.
Статья отражает точку зрения автора
В силу целого ряда причин Баку с самого начала был в эпицентре борьбы за маршрут транзита каспийской нефти: именно здесь решались наиболее важные проблемы каспийской нефтяной дипломатии. Сразу после подписания "контракта века" особую остроту приобрел вопрос выбора маршрута нефтепровода. Приоритетное внимание отводилось геополитическому контексту выбора маршрута – через Россию (северный маршрут), через Иран (южный маршрут), через Каспий (восточный маршрут) либо на Запад (через Армению или Грузию). С целью снятия геополитической напряженности в этом вопросе Вашингтон в мае 1995 года предложил новую идею, предусматривающую транзит каспийской нефти одновременно по нескольким маршрутам. Проект предполагал вовлечение в трубопроводную дипломатию почти всех стран региона. Вместе с тем, внешне привлекательная и целесообразная идея диверсификации маршрутов не исключала появления новых конфликтов. Такая угроза могла исходить от самой логики развития нефтяной дипломатии. Она, как ни странно, объективно провоцирует очаги напряженности с высокой вероятностью конфликта, с последующей активизацией своей миротворческой миссии. В этом легко убедиться на примере коллизий каспийской нефтепроводной игры.
СЕВЕРНЫЙ МАРШРУТ И ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА
Северный маршрут с самого начала был в центре внимания, благодаря особому геополитическому весу России в регионе. Но Азербайджан, увязав приоритеты страны с нефтяной стратегией, проявлял повышенный интерес к западному маршруту. Это, естественно, не отвечало интересам России, и она вскоре стала на путь нефтепроводного шантажа. В официальных акциях Москвы (можно отметить ноту МИД в мае 1994 года) даже присутствовали угрозы в адрес Баку и западных компаний. А осенью того же года Россия ввела режим экономической блокады Азербайджана. Наличие на Южном Кавказе конфликтов, контролируемых Россией, существенно расширяло ее возможности блокировать практически все проекты маршрута. В поведении Москвы все заметнее проступала тактика манипулирования конфликтами: Грузия и Азербайджан все время находились под угрозой реанимации войны, а это негативно влияло и на ход реализации нефтяных планов западных стран.
Борьба за выбор маршрута все чаще катализировала рост напряженности и миротворческая дипломатия оказывалась под непосредственным влиянием нефтяной. В некоторых случаях фактор нефти не просто "паразитировал" на наличных конфликтах, но и провоцировал новые. Чем настойчивее Россия добивалась транзита нефти по своей территории и блокировала западный маршрут, тем последовательнее и жестче звучал контрдовод о наличии чеченского кризиса на северном маршруте. Этим аргументом как бы "отсекались" чрезмерные претензии России и она подводилась к осознанию необходимости срочного урегулирования ситуации. И в декабре 1994 года началась чеченская война, которую Москва задумала как оперативный блицкриг. Совпадение по времени и по месту войны и вопроса нефтепровода могло быть случайным. Но не случайны геополитические ее последствия.
Затянувшаяся на несколько лет чеченская война, отвлекла внимание России от нефтепроводной дипломатии. Проигрывая первоначально войну в военно-политическом отношении, Москва проигрывала и борьбу за маршрут транзита нефти. Эта война резко повысила коэффициент риска северного маршрута и заметно девальвировала шансы России. Это, в свою очередь, создало благоприятный климат для форсирования процесса реализации западного маршрута. Упрочилось нефтетранзитное сотрудничество Грузии, Азербайджана и Казахстана и существенно продвинулось их стратегическое партнерство с Западом.
ЮЖНЫЙ МАРШРУТ И ВОЗМОЖНЫЕ КОНФЛИКТЫ
С самого начала этот маршрут однозначно ассоциировался с Ираном и в силу этого обстоятельства серьезно не рассматривался и не был активно задействован в решении проблем транзита каспийской нефти. Известно, что между Ираном и Западом (главным образом США) уже с момента распада СССР установились крайне напряженные отношения. Фактически Иран все эти годы находился (и продолжает находиться) в состоянии геополитической изоляции, поэтому южный маршрут активно никогда не обсуждался. Между тем, для самого Азербайджана этот маршрут (особенно с выходом в Персидский залив) с прагматической точки зрения был достаточно притягателен: наличие готовой нефтяной инфраструктуры, непосредственный выход на восточные рынки, активное вовлечение в процессы азербайджанских областей Ирана и т. д. Вместе с тем, данный маршрут также изначально был заряжен наличными и потенциальными конфликтами. В случае актуализации этого маршрута Иран неизбежно оказался бы в поле столкновения интересов, поскольку объективно «предрасположен» к конфликтам: напряженность с Ираком, курдская проблема, "азербайджанский фактор", вовлеченность в афганскую войну и т.д.
ВОСТОЧНЫЙ МАРШРУТ И АФГАНСКАЯ ВОЙНА
Возможность транспортировки каспийской нефти (в том числе азербайджанской) через Афганистан к портам Пакистана или Индии на начальном этапе не воспринималась всерьез. Лишь в последующие годы эксперты стали обращать внимание на целесообразность транзита нефти и газа на Восток. Появились грандиозные (по протяженности и себестоимости) китайские, пакистанские и транснациональные проекты трубопроводных маршрутов для транзита энергоресурсов из стран Центральной Азии (в отношении Азербайджана «восточный вектор» никогда не входил в практическую плоскость рассмотрения). Вместе с тем, и в этом направлении ключевые для ориентации маршрутов ареалы были с самого начала охвачены войнами (Таджикистан и особенно Афганистан). В этом плане перед нефтяной дипломатией не стояла задача провоцирования конфликтов – они и так наличествовали. До недавнего времени афганская война не ассоциировалась с нефтью. Однако, с появлением восточных проектов маршрута ход войны все чаще стали интерпретировать в терминах нефтяной дипломатии. В последние годы в каспийскую нефтяную игру активно вовлекаются многие восточные страны (Китай, Япония, Южная Корея). Это обстоятельство в немалой степени влияет на актуализацию восточных маршрутов и содействует провоцированию новых "очагов конфликта".
КОНФЛИКТЫ НА ЗАПАДНОМ МАРШРУТЕ.
Турецкий маршрут Баку-Джейхан с несколькими альтернативными вариантами (через Армению или Грузию) с самого начала каспийской нефтяной стратегии был в центре внимания Запада. С этим проектом однозначно связывали свои планы Азербайджан и Казахстан. Армянский вариант западного маршрута, несмотря на все лоббистские усилия ряда западных стран и компаний, был изначально неприемлем для официального Баку, в силу карабахского конфликта и сохраняющейся оккупации азербайджанских земель. После принципиального блокирования азербайджанской стороной данного варианта главное внимание сосредоточилось на реализации грузинского варианта западного маршрута. С этого момента (с 1995 года) резко возросла нефтетранзитная роль Грузии и начался форсированный процесс ее вовлечения в каспийскую нефтяную игру.
Вместе с тем, и Грузия с самого начала была насыщена конфликтами и напряженными зонами. Юго-осетинский и абхазские конфликты, даже оставаясь в фазе «негативного мира», в течение многих лет держали Грузию в состоянии неопределенности. В скрытой форме сохранялась напряженность на юго-западе страны - в Аджарии, находящейся в зоне нефтепровода. Не очень спокойно было и на востоке Грузии. Причем, во всех указанных зонах находились российские военные базы, а границу Грузии с Турцией охраняли тогда российские пограничники. Понятно, что Россия, контролируя конфликтами Грузию, намеревалась контролировать и нефтепровод. К слову сказать, военная агрессия России против Грузии в августе 2008 года несомненно имела значимую энергетическую подоплеку.
Западный маршрут был "напичкан" и другими реальными или возможными конфликтами. Наличие курдского фактора сохраняло повышенную конфликтность на всем нефтепроводном ареале и долгое время ограничивала возможности Турции. Была некоторая неопределенность и на морском ареале маршрута в свете нагнетания напряженности в кипрском вопросе. Не говоря уже о мощном карабахском конфликте, казалось бы, застывшем в неопределенном состоянии «ни войны – ни мира».
Эти и другие конфликты в зоне маршрута в ходе своего генезиса, возможно, не имели отношения к нефти. Можно даже утверждать, что вначале наличие конфликтов оказывало прямое влияние на характер и интенсивность геополитических процессов в регионе. Но по мере роста напряженности в вопроса выбора маршрута происходила своеобразная "конвергенция" логики развития конфликтов и нефтяной дипломатии. Причем все заметнее проступала доминирующая роль последней. Конфликты и миротворческая дипломатия втягивались в зону влияния фактора нефти.
Так, в частности, курдским фактором так часто подвергали сомнению шансы Турции на роль нефтетранзитной страны, что она оказалась вынужденной превентивными ударами решить эту проблему (минимизировать эту угрозу). Так что, болезненный и сложный процесс реализации западного маршрута на всех этапах был активно связан с процессом урегулирования и нейтрализации конфликтов – минимизации их деструктивного влияния. .
РЕЗЮМЕ
Нефтяная дипломатия стратегически нацелена на создание условий для решения ключевых проблем региона - в том числе и на обеспечение позитивного мира и экономического процветания. Но все это из области конечных задач и возможных перспектив. Поскольку трубопроводная игра в регионе еще далека от завершения (на повестке дня Транскаспийский газопровод и проект Набукко), то говорить о нейтрализации конфликтных угроз и успехе миротворческой миссии нефтяной дипломатии еще преждевременно. Сегодня регион все еще охвачен очагами наличных и возможных конфликтов. Пока многие из них в основном находятся в состоянии "негативного мира", с вероятностью трансформации в войну. И многое зависит от дальнейшего хода каспийской нефтяной игры.
Статья отражает точку зрения автора