В этот день в Азербайджане, который тогда - в 1988 году, был частью СССР на правах марионеточной «союзной республики», впервые в новейшее время были проведены несанкционированное шествие и митинг.
Нынешние двадцатилетние, которые не видели массовые митинги конца 80-х, уже привыкли к тому, что все несанкционированные властями акции жестко пресекаются, а их участников и активистов бьют, скручивают руки, арестовывают на несколько суток. С марта прошлого года люди уже стали привыкать к мысли, что за участие в несанкционированной акции протеста можно получить 2-3 года тюрьмы, как это случилось с лидерами мусаватистской и «фронтовой» молодежи Туралом Аббаслы, Ахадом Мамедли, Эльнуром Меджидли, - не тем, который за рубежом, их двое, - Джаббаром Саваланом и многими другими.
Но нынешним молодым, не жившим и не знавшим СССР, - его подавлявшего все неразрешенное тоталитаризма, - все равно трудно представить себе, что означали несанкционированные демонстрация и митинг тогда для советского человека, впервые увидевшего это своими глазами.
Я шел по Коммунистической улице, - которая ныне называется Истиглал, - когда увидел группу молодежи числом несколько сотен, которые шли по проезжей части и несли плакаты и транспаранты. Флагов не было, насколько я помню. Ни красного флага с узкой синей полосой понизу – забытого ныне флага Азербайджанской ССР, ни нынешнего трехцветного с полумесяцем и звездой. Неаакуратные, даже корявые буквы надписей на самодельных плакатах и транспарантах, где было написано «Карабах – часть Азербайджана!», «Карабах – наш!», «Руки прочь от Топхана!» и так далее, свидетельствовали о самодеятельности происходящего. На плановых, организованных «сверху» советских демонстрациях и митингах, которые бывали достаточно часто, и на которые мы ходили по обязаловке, качество надписей, шрифтов и рисунков всегда было отменным.
Это было настолько дико, что я не поверил своим глазам и остановился. Демонстрация прошла мимо меня, и я, чтобы не отстать, пошел за ней. За ней, но отдельно. Они – по проезжей части улицы, я – по тротуару. Первым движение души было присоединиться к ним. Но я решил не делать этого, поостерегся. Я работал тогда переводчиком, - с перспективой стать литсотрудником и даже редактором отдела, - в перестроечном журнале «Гянджлик»-«Молодежь». Но этот, пусть и перестроечный, журнал был органом ЦК ЛКСМ Азербайджана – Центркома Ленинского коммунистического союза молодежи, а за такое легко было потерять работу.
Незамеченным присоединиться к акции было бы невозможно – КГБ знал, видел и слышал все. А работу терять я не хотел, устроился в журнал в январе того самого 88 года с трудом, по протекции или рекомендации, - называйте как хотите, - самого Бахтияра Вагабзаде, который знал мое владение пером. Главный редактор журнала Мамед Исмаил меня особо не жаловал, не давал публиковаться, грузил черновой работой - мне приходилось много переводить, предварительно отредактировав, не очень профессиональные статьи и тексты.
Проводив демонстрацию, преисполненный гордости за участников демонстрации и за свой народ, который осмелился протестовать, я пошел, полетел как на крыльях в редакцию, поделиться потрясающей новостью. Там уже знали об этом и о том, что на завтра назначен большой митинг на площади Ленина – самой большой площади города, которая ныне называется Азадлыг.
На этом митинге, который собрал от трех до десяти тысяч, я уже был в качестве полноправного участника, хотя и прикрывался журналистским удостоверением – на всякий пожарный. Но никто ничего не спросил, не требовал разойтись, по нам не стреляли из «калашниковых». По отношению к участникам практически не было репрессий, хотя потом я узнал, что руководство некоторых вузов грозило отчислением своим студентам, которые хотели пойти на акцию. Кто-то побоялся, а кто-то пошел. Уже на следующий день в митинге участовало несколько десятков тысяч, а потом сотни тысяч людей, они стали столь массовыми, что в них участвовали уже не только студенты всех вузов, старшеклассники многих школ, все население города и пригородных сел. Неучастие в этих митингах уже стало считаться дурным тоном, по крайней мере, среди вольнодумствующей интеллигенции и молодежи, к которым себя причислял и я.
Сегодня я думаю, что КГБ и милиция не пресекали акции, ЦК КП Азербайджана не принимали мер по их предотвращению не потому, что в СССР наступила перестройка и гласность, и начиналась демократизация общества, точнее, не только потому. Митинги в Баку были ответом на вызовы времени. С начала 1988 года из Армении и Карабаха изгоняли проживающих там азербайджанцев, в Баку появились беженцы и вынужденные переселенцы, атмосфера быстро накалялась и достигла предела. На митингах в областном центре Нагорно-Карабахской автономной области –Степанакерте (ныне Ханкенди) и в Ереване, армяне требовали «улучшения социально-экономических условий НКАО». Требовать выхода Нагорного Карабаха из состава Азербайджанской ССР и присоединении его к Армении, а потом и независимости, стали потом. И не только.
Сегодня я думаю, что КГБ и ЦК КП Азербайджана не пресекли акцию протеста потому, что там тоже были, хоть и немного, азербайджанцы и понимали, к чему ведет молчание одних при громких требованиях других. Понимали, что митингующие в НКАО и Ереване пользуются негласной поддержкой своего руководства, поэтому так смело выдвигают свои требования, поэтому надо не только пресекать, а поддержать протестующих своих. Демонстрация числом в несколько сотен человек и трехтысячный митинг быстро переросли в многосоттычные митинги, а после расстрела 20 января на улицы и площади вышел миллион человек.
Думаю, именно поэтому нынешние азербайджанские власти запрещают проведение акций протеста на площади Азадлыг и в центре, жестко пресекают все попытки оппозиции и репрессируют активистов, осуждая их на несколько лет, как это сделали с молодыми опозиционерами, или, например, с немолодым уже лидером Мусават Арифом Гаджилы. Власти хорошо помнят, как несмелая поначалу группа в сотни человек быстро превратилась многосоттысячную толпу, решительно требующую принятия мер по Карабаху, адекватного ответа, а потом и независимости...
17 ноября снова началось национально-освободительное движение в Азербайджанской ССР, началось возрождение независимости. Поэтому примечательно, что День национального возрождения ныне, в Азербайджане Алиевых считается праздником, но является рабочим днем, одним из многих.
Статья отражает точку зрения автора
Нынешние двадцатилетние, которые не видели массовые митинги конца 80-х, уже привыкли к тому, что все несанкционированные властями акции жестко пресекаются, а их участников и активистов бьют, скручивают руки, арестовывают на несколько суток. С марта прошлого года люди уже стали привыкать к мысли, что за участие в несанкционированной акции протеста можно получить 2-3 года тюрьмы, как это случилось с лидерами мусаватистской и «фронтовой» молодежи Туралом Аббаслы, Ахадом Мамедли, Эльнуром Меджидли, - не тем, который за рубежом, их двое, - Джаббаром Саваланом и многими другими.
Но нынешним молодым, не жившим и не знавшим СССР, - его подавлявшего все неразрешенное тоталитаризма, - все равно трудно представить себе, что означали несанкционированные демонстрация и митинг тогда для советского человека, впервые увидевшего это своими глазами.
Я шел по Коммунистической улице, - которая ныне называется Истиглал, - когда увидел группу молодежи числом несколько сотен, которые шли по проезжей части и несли плакаты и транспаранты. Флагов не было, насколько я помню. Ни красного флага с узкой синей полосой понизу – забытого ныне флага Азербайджанской ССР, ни нынешнего трехцветного с полумесяцем и звездой. Неаакуратные, даже корявые буквы надписей на самодельных плакатах и транспарантах, где было написано «Карабах – часть Азербайджана!», «Карабах – наш!», «Руки прочь от Топхана!» и так далее, свидетельствовали о самодеятельности происходящего. На плановых, организованных «сверху» советских демонстрациях и митингах, которые бывали достаточно часто, и на которые мы ходили по обязаловке, качество надписей, шрифтов и рисунков всегда было отменным.
Это было настолько дико, что я не поверил своим глазам и остановился. Демонстрация прошла мимо меня, и я, чтобы не отстать, пошел за ней. За ней, но отдельно. Они – по проезжей части улицы, я – по тротуару. Первым движение души было присоединиться к ним. Но я решил не делать этого, поостерегся. Я работал тогда переводчиком, - с перспективой стать литсотрудником и даже редактором отдела, - в перестроечном журнале «Гянджлик»-«Молодежь». Но этот, пусть и перестроечный, журнал был органом ЦК ЛКСМ Азербайджана – Центркома Ленинского коммунистического союза молодежи, а за такое легко было потерять работу.
Незамеченным присоединиться к акции было бы невозможно – КГБ знал, видел и слышал все. А работу терять я не хотел, устроился в журнал в январе того самого 88 года с трудом, по протекции или рекомендации, - называйте как хотите, - самого Бахтияра Вагабзаде, который знал мое владение пером. Главный редактор журнала Мамед Исмаил меня особо не жаловал, не давал публиковаться, грузил черновой работой - мне приходилось много переводить, предварительно отредактировав, не очень профессиональные статьи и тексты.
Проводив демонстрацию, преисполненный гордости за участников демонстрации и за свой народ, который осмелился протестовать, я пошел, полетел как на крыльях в редакцию, поделиться потрясающей новостью. Там уже знали об этом и о том, что на завтра назначен большой митинг на площади Ленина – самой большой площади города, которая ныне называется Азадлыг.
На этом митинге, который собрал от трех до десяти тысяч, я уже был в качестве полноправного участника, хотя и прикрывался журналистским удостоверением – на всякий пожарный. Но никто ничего не спросил, не требовал разойтись, по нам не стреляли из «калашниковых». По отношению к участникам практически не было репрессий, хотя потом я узнал, что руководство некоторых вузов грозило отчислением своим студентам, которые хотели пойти на акцию. Кто-то побоялся, а кто-то пошел. Уже на следующий день в митинге участовало несколько десятков тысяч, а потом сотни тысяч людей, они стали столь массовыми, что в них участвовали уже не только студенты всех вузов, старшеклассники многих школ, все население города и пригородных сел. Неучастие в этих митингах уже стало считаться дурным тоном, по крайней мере, среди вольнодумствующей интеллигенции и молодежи, к которым себя причислял и я.
Сегодня я думаю, что КГБ и милиция не пресекали акции, ЦК КП Азербайджана не принимали мер по их предотвращению не потому, что в СССР наступила перестройка и гласность, и начиналась демократизация общества, точнее, не только потому. Митинги в Баку были ответом на вызовы времени. С начала 1988 года из Армении и Карабаха изгоняли проживающих там азербайджанцев, в Баку появились беженцы и вынужденные переселенцы, атмосфера быстро накалялась и достигла предела. На митингах в областном центре Нагорно-Карабахской автономной области –Степанакерте (ныне Ханкенди) и в Ереване, армяне требовали «улучшения социально-экономических условий НКАО». Требовать выхода Нагорного Карабаха из состава Азербайджанской ССР и присоединении его к Армении, а потом и независимости, стали потом. И не только.
Сегодня я думаю, что КГБ и ЦК КП Азербайджана не пресекли акцию протеста потому, что там тоже были, хоть и немного, азербайджанцы и понимали, к чему ведет молчание одних при громких требованиях других. Понимали, что митингующие в НКАО и Ереване пользуются негласной поддержкой своего руководства, поэтому так смело выдвигают свои требования, поэтому надо не только пресекать, а поддержать протестующих своих. Демонстрация числом в несколько сотен человек и трехтысячный митинг быстро переросли в многосоттычные митинги, а после расстрела 20 января на улицы и площади вышел миллион человек.
Думаю, именно поэтому нынешние азербайджанские власти запрещают проведение акций протеста на площади Азадлыг и в центре, жестко пресекают все попытки оппозиции и репрессируют активистов, осуждая их на несколько лет, как это сделали с молодыми опозиционерами, или, например, с немолодым уже лидером Мусават Арифом Гаджилы. Власти хорошо помнят, как несмелая поначалу группа в сотни человек быстро превратилась многосоттысячную толпу, решительно требующую принятия мер по Карабаху, адекватного ответа, а потом и независимости...
17 ноября снова началось национально-освободительное движение в Азербайджанской ССР, началось возрождение независимости. Поэтому примечательно, что День национального возрождения ныне, в Азербайджане Алиевых считается праздником, но является рабочим днем, одним из многих.
Статья отражает точку зрения автора