Несомненно, январь 2012 года запомнится решением сената Франции об уголовном наказании за непризнание геноцида, в то числе и «геноцида армян» в 1915 году. Сенаторы одним росчерком пера перешагнули через весь кровавый ХХ век, чтобы вынести свой приговор событиям начала прошлого века.
После интервью Зардушта Ализаде агентству «Regnum», статьи Чингиза Гусейнова на портале Kultura.az, многих других публикаций, можно было бы не возвращаться к этой теме. Но это тот самый случай, когда главное ясно и недвусмысленно высказать собственную позицию. Добавлю, к этому обязывает моё многолетнее участие в миротворческих процессах, которые, не исключено, продолжатся в текущем году.
Решение сената Франции вызвало у меня глубокое сожаление, если не прибегать к более сильным и резким выражениям.
1
Вопреки расхожему мнению, история знает только сослагательное наклонение. В ней сталкиваются различные мнения, она вариативна, меняемся мы, меняется наш взгляд на прошлое. Разве можно себе представить, что когда-нибудь завершится спор по поводу Великой Французской революции или Февральской революции в России? То же самое можно сказать о события 1915 года в Османской империи.
Не в возможностях истории, да и не в её праве, выносить окончательный вердикт. Что если завтра, пытливый французский историк скажет: «решение решением, но мне хочется вновь вернуться к этим событиям», а в результате своих исследований придёт к выводу, что «да, событие чудовищное, да, пролилась кровь невинных людей, но если «геноцидом» принято называть истребление по этническому признаку, которое идеологически заявлено и технологически осуществлено, то события апреля 1915 года в Турции должны классифицироваться как-то иначе». Этот пытливый историк не будет кого-то обелять, не будет пытаться стать адвокатом одной из стороны, просто он признается, что истина для него превыше всего, и он не хочет находиться под прессом легенд обыденного сознания об «истинных христовых детях» и «прочих нечестивцах всех мастей».
«Проницательного историка» подсказало моё воображение, но, как оказалось, есть французский историк, который думает приблизительно так. Речь идёт о Пьере Нора (мне в прошлом году приходилось о нём писать в статье «Места памяти»), который возглавляет ассоциацию «Свобода для истории». Приведу только одну выдержку из относительно недавнего интервью историка, которая говорит сама за себя:
«У нас в последние 20 лет проявилась следующая тенденция: Национальное собрание принимает законы, касающиеся защиты жертв, а не законы о защите государства - это большая разница. Закон, противодействующий отрицанию Холокоста, закон о рабстве как преступлении против человечности, закон о жертвах колонизации, закон о геноциде армян... Лично я против подобных вещей (даже когда наличествуют гуманистические соображения, как с законом об отрицании Холокоста), потому что я принципиально не согласен с тем, чтобы государство или Национальное собрание принимали законы, которые квалифицируют исторические подходы. Закон, а не исследователи начинает определять, что в истории было правильным, а что неправильным, что является истиной, а что ложью и фальсификацией. Власти имеют право и даже должны содействовать формированию коллективной памяти об исторических событиях, памяти о жертвах (например, заниматься компенсациями жертвам, облегчением их положения, сохранением памяти об их страданиях). Но всякий закон, принятый по поводу исторических оценок, может быть очень опасным».
Интересно грозит ли Пьеру Нора тюремное заключение и, если это произойдёт, взорвёт ли это общественное мнение, подобно известному «делу Дрейфуса»?
Одним словом, окончательный вердикт в истории означает опасное упрощение и, в этом смысле, искажение сложных реальных событий. Похоже на то, что арифметика вознамерилась подменить высшую математику, а музыкальная попса – классическую музыку. Известно, каков окажется результат?
2
Говорят, что решение Французского сената принято с учётом электоральных интересов высоких политиков. Не буду спорить, готов даже с пониманием отнестись к тому, что приходится ублажать собственного избирателя. Но до каких пределов? Действительно ли, хороши любые средства? «Восстание масс» - неизбежный результат распространения демократии, но какой разумный политик позволит себе идти на поводу у массового сознания. Допустим, сенат добился своего, зомбированный избиратель вспомнил свои этнические корни, почувствовал себя отмщённым (именно это атавистическое чувство прячется под разговорами о справедливости), и поддержал того или иного политика. Что дальше? Он же, реальный человек, будет жить в реальном мире, где не будет деления на «чистых» и «нечистых», и оставляю психологам и психиатрам анализировать последствия привычки к упрощённым решениям в упрощённом мире.
Добавлю, что с сожалением и грустью думаю об армянских молодых людях, с которыми пришлось встречаться прошлым летом. Они укрепятся в своём мнении, что «восторжествовала справедливость», а за ложные иллюзии, рано или поздно, приходится расплачиваться. Речь идёт не о возмездии или, отмщении, а о той же подмене доморощёнными мифами сложных драматических коллизий истории.
3
Понимаю, что здоровое общество вынуждено запрещать некоторые радикальные призывы. Скажем, прибегать к уголовной ответственности за разжигание расовой и религиозной ненависти, пропаганду войны, и пр. Но как можно запретить право на свободное выражение собственных мыслей или право на сомнения. Тем более в стране, которая известна не только традициями рационализма (Декарт) и скептицизма (Вольтер), но и традицией ниспровержения общепринятого мнения (Селин, маркиз де Сад). А новый скептик второй половины ХХ века, Фуко, прямо заявляет, что европейская культура построена на вечном вопрошании, чем принципиально отличается от различных утопий, которые как раз пытаются вынести окончательный приговор самой жизни. Поистине, неисповедимы пути господни, если в XXI веке, цивилизованная страна, известная своими традициями скептицизма и вольнодумия, может обнаружить собственное «средневековье»
4
Был период, когда в западном мире - с конца XVIII века и весь XIX век, потом подтянулись другие, в основном, колониальные страны – шла интенсивная работа по конструированию (именно, конструированию) наций и национальных культур. Для национального человека жизнь обретала особый смысл, было радостно открывать в истории единство с теми, с кем они говорили на одном языке. Но оказалось, что это радостное упоение может давать серьёзные сбои и провоцировать атавистические чувства неприятия другого. Выяснилось, что между многими народами (и не только народами) сохранились мифы и легенды, которые низводят представителей другого народа на уровень «нелюдей». В результате не только хуту убивали тутси, а тутси – хуту, но и, казалось бы более цивилизованные сербы – албанцев, албанцы – сербов, арабы -израильтян, израильтяне – арабов, и т.д., и т.д.
В Европе долгое время был распространён миф, который Лев Гумилёв назвал «чёрной легендой», и который, как выясняется, не изжит и сегодня. Известный учёный написал целую книгу, чтобы развенчать предвзятое отношение к народам «Великой степи», о которых сложилось представление как об изначально диких, жестоких и отсталых. Любопытно, что, по мнению Гумилёва, в «чёрной легенде» находятся истоки европейской русофобии, выражающейся фразой «поскреби русского – и найдёшь татарина».
Признаемся, что «чёрная легенда» глубоко укоренена в армянском обыденном сознании. На неё обращает внимание даже такой непредвзятый исследователь, посвятивший свою жизнь интеллектуальным путешествиям по «национальным Космосам», как Гачев. Он пишет: «друг с другом – встречаться, хоронить, рыдать; но жить? – этого они не могут, не присуще. Так что, это именно армянский принцип существования в ходе истории навлекал в страну соседей, раздирал её на части, пускал кровь в геноциде – чтоб армяне получили законное право (оправдание в душе своей) убегать из родины, расселяться на чужбине и там с чистой совестью беззастенчиво обитать в порах других народов».
Понимаю, что найдутся люди, которые будут со злорадством повторять слова Гачева, националисты всех мастей, наши националисты не исключение, всегда предпочитают выискивать соринки в глазах других, не замечая «бревна в собственном глазу». Надеюсь только на то, что здравомыслящие люди в состоянии понять, что в словах Гачева нет никаких фобий, и самое главное (для этого и нужны постнационалистические интеллектуальные элиты, о которых твержу уже не один десяток лет) научиться не подпадать под влияние различных «чёрных легенд».
И теперь, задам напрашивающийся вопрос: решение сената Франции будет способствовать укреплению взаимного согласия в мире, или, напротив, оно будет ещё больше провоцировать взаимоненависть в мире?
После этого решения, в Турции, легче или сложнее будет жить армянам, имеющим турецкое гражданство?
После этого решения, как должны себя вести турки, оказавшиеся во Франции, например турецкие школьники во французских школах (знаю таких)?
После этого решения, легче или сложнее будет заниматься миротворчеством в Азербайджане?
После этого решения легче или сложнее будет противостоять националистам всех мастей, которые получили дополнительные доводы в пользу того, что существуют «вечные враги», с которыми примирение невозможно?
Ответ настолько очевиден, что не требует особых доказательств.
Остаётся один очень важный вопрос, который был задан Зардушту Ализаде и на который он, на мой взгляд, ответил взвешенно и ответственно. Речь шла о том, что как следует реагировать Турции – добавлю и Азербайджану - на враждебный выпад Франции.
Не стал бы отвечать за политиков, у них свои, специфические задачи. А люди разумные, то есть те, для кого исключён принцип «око за око», должны осознать свою возросшую ответственность, после печального решения французских сенаторов.
Статья отражает точку зрения автора
После интервью Зардушта Ализаде агентству «Regnum», статьи Чингиза Гусейнова на портале Kultura.az, многих других публикаций, можно было бы не возвращаться к этой теме. Но это тот самый случай, когда главное ясно и недвусмысленно высказать собственную позицию. Добавлю, к этому обязывает моё многолетнее участие в миротворческих процессах, которые, не исключено, продолжатся в текущем году.
Решение сената Франции вызвало у меня глубокое сожаление, если не прибегать к более сильным и резким выражениям.
1
Вопреки расхожему мнению, история знает только сослагательное наклонение. В ней сталкиваются различные мнения, она вариативна, меняемся мы, меняется наш взгляд на прошлое. Разве можно себе представить, что когда-нибудь завершится спор по поводу Великой Французской революции или Февральской революции в России? То же самое можно сказать о события 1915 года в Османской империи.
Не в возможностях истории, да и не в её праве, выносить окончательный вердикт. Что если завтра, пытливый французский историк скажет: «решение решением, но мне хочется вновь вернуться к этим событиям», а в результате своих исследований придёт к выводу, что «да, событие чудовищное, да, пролилась кровь невинных людей, но если «геноцидом» принято называть истребление по этническому признаку, которое идеологически заявлено и технологически осуществлено, то события апреля 1915 года в Турции должны классифицироваться как-то иначе». Этот пытливый историк не будет кого-то обелять, не будет пытаться стать адвокатом одной из стороны, просто он признается, что истина для него превыше всего, и он не хочет находиться под прессом легенд обыденного сознания об «истинных христовых детях» и «прочих нечестивцах всех мастей».
«Проницательного историка» подсказало моё воображение, но, как оказалось, есть французский историк, который думает приблизительно так. Речь идёт о Пьере Нора (мне в прошлом году приходилось о нём писать в статье «Места памяти»), который возглавляет ассоциацию «Свобода для истории». Приведу только одну выдержку из относительно недавнего интервью историка, которая говорит сама за себя:
«У нас в последние 20 лет проявилась следующая тенденция: Национальное собрание принимает законы, касающиеся защиты жертв, а не законы о защите государства - это большая разница. Закон, противодействующий отрицанию Холокоста, закон о рабстве как преступлении против человечности, закон о жертвах колонизации, закон о геноциде армян... Лично я против подобных вещей (даже когда наличествуют гуманистические соображения, как с законом об отрицании Холокоста), потому что я принципиально не согласен с тем, чтобы государство или Национальное собрание принимали законы, которые квалифицируют исторические подходы. Закон, а не исследователи начинает определять, что в истории было правильным, а что неправильным, что является истиной, а что ложью и фальсификацией. Власти имеют право и даже должны содействовать формированию коллективной памяти об исторических событиях, памяти о жертвах (например, заниматься компенсациями жертвам, облегчением их положения, сохранением памяти об их страданиях). Но всякий закон, принятый по поводу исторических оценок, может быть очень опасным».
Интересно грозит ли Пьеру Нора тюремное заключение и, если это произойдёт, взорвёт ли это общественное мнение, подобно известному «делу Дрейфуса»?
Одним словом, окончательный вердикт в истории означает опасное упрощение и, в этом смысле, искажение сложных реальных событий. Похоже на то, что арифметика вознамерилась подменить высшую математику, а музыкальная попса – классическую музыку. Известно, каков окажется результат?
2
Говорят, что решение Французского сената принято с учётом электоральных интересов высоких политиков. Не буду спорить, готов даже с пониманием отнестись к тому, что приходится ублажать собственного избирателя. Но до каких пределов? Действительно ли, хороши любые средства? «Восстание масс» - неизбежный результат распространения демократии, но какой разумный политик позволит себе идти на поводу у массового сознания. Допустим, сенат добился своего, зомбированный избиратель вспомнил свои этнические корни, почувствовал себя отмщённым (именно это атавистическое чувство прячется под разговорами о справедливости), и поддержал того или иного политика. Что дальше? Он же, реальный человек, будет жить в реальном мире, где не будет деления на «чистых» и «нечистых», и оставляю психологам и психиатрам анализировать последствия привычки к упрощённым решениям в упрощённом мире.
Добавлю, что с сожалением и грустью думаю об армянских молодых людях, с которыми пришлось встречаться прошлым летом. Они укрепятся в своём мнении, что «восторжествовала справедливость», а за ложные иллюзии, рано или поздно, приходится расплачиваться. Речь идёт не о возмездии или, отмщении, а о той же подмене доморощёнными мифами сложных драматических коллизий истории.
3
Понимаю, что здоровое общество вынуждено запрещать некоторые радикальные призывы. Скажем, прибегать к уголовной ответственности за разжигание расовой и религиозной ненависти, пропаганду войны, и пр. Но как можно запретить право на свободное выражение собственных мыслей или право на сомнения. Тем более в стране, которая известна не только традициями рационализма (Декарт) и скептицизма (Вольтер), но и традицией ниспровержения общепринятого мнения (Селин, маркиз де Сад). А новый скептик второй половины ХХ века, Фуко, прямо заявляет, что европейская культура построена на вечном вопрошании, чем принципиально отличается от различных утопий, которые как раз пытаются вынести окончательный приговор самой жизни. Поистине, неисповедимы пути господни, если в XXI веке, цивилизованная страна, известная своими традициями скептицизма и вольнодумия, может обнаружить собственное «средневековье»
4
Был период, когда в западном мире - с конца XVIII века и весь XIX век, потом подтянулись другие, в основном, колониальные страны – шла интенсивная работа по конструированию (именно, конструированию) наций и национальных культур. Для национального человека жизнь обретала особый смысл, было радостно открывать в истории единство с теми, с кем они говорили на одном языке. Но оказалось, что это радостное упоение может давать серьёзные сбои и провоцировать атавистические чувства неприятия другого. Выяснилось, что между многими народами (и не только народами) сохранились мифы и легенды, которые низводят представителей другого народа на уровень «нелюдей». В результате не только хуту убивали тутси, а тутси – хуту, но и, казалось бы более цивилизованные сербы – албанцев, албанцы – сербов, арабы -израильтян, израильтяне – арабов, и т.д., и т.д.
В Европе долгое время был распространён миф, который Лев Гумилёв назвал «чёрной легендой», и который, как выясняется, не изжит и сегодня. Известный учёный написал целую книгу, чтобы развенчать предвзятое отношение к народам «Великой степи», о которых сложилось представление как об изначально диких, жестоких и отсталых. Любопытно, что, по мнению Гумилёва, в «чёрной легенде» находятся истоки европейской русофобии, выражающейся фразой «поскреби русского – и найдёшь татарина».
Признаемся, что «чёрная легенда» глубоко укоренена в армянском обыденном сознании. На неё обращает внимание даже такой непредвзятый исследователь, посвятивший свою жизнь интеллектуальным путешествиям по «национальным Космосам», как Гачев. Он пишет: «друг с другом – встречаться, хоронить, рыдать; но жить? – этого они не могут, не присуще. Так что, это именно армянский принцип существования в ходе истории навлекал в страну соседей, раздирал её на части, пускал кровь в геноциде – чтоб армяне получили законное право (оправдание в душе своей) убегать из родины, расселяться на чужбине и там с чистой совестью беззастенчиво обитать в порах других народов».
Понимаю, что найдутся люди, которые будут со злорадством повторять слова Гачева, националисты всех мастей, наши националисты не исключение, всегда предпочитают выискивать соринки в глазах других, не замечая «бревна в собственном глазу». Надеюсь только на то, что здравомыслящие люди в состоянии понять, что в словах Гачева нет никаких фобий, и самое главное (для этого и нужны постнационалистические интеллектуальные элиты, о которых твержу уже не один десяток лет) научиться не подпадать под влияние различных «чёрных легенд».
И теперь, задам напрашивающийся вопрос: решение сената Франции будет способствовать укреплению взаимного согласия в мире, или, напротив, оно будет ещё больше провоцировать взаимоненависть в мире?
После этого решения, в Турции, легче или сложнее будет жить армянам, имеющим турецкое гражданство?
После этого решения, как должны себя вести турки, оказавшиеся во Франции, например турецкие школьники во французских школах (знаю таких)?
После этого решения, легче или сложнее будет заниматься миротворчеством в Азербайджане?
После этого решения легче или сложнее будет противостоять националистам всех мастей, которые получили дополнительные доводы в пользу того, что существуют «вечные враги», с которыми примирение невозможно?
Ответ настолько очевиден, что не требует особых доказательств.
Остаётся один очень важный вопрос, который был задан Зардушту Ализаде и на который он, на мой взгляд, ответил взвешенно и ответственно. Речь шла о том, что как следует реагировать Турции – добавлю и Азербайджану - на враждебный выпад Франции.
Не стал бы отвечать за политиков, у них свои, специфические задачи. А люди разумные, то есть те, для кого исключён принцип «око за око», должны осознать свою возросшую ответственность, после печального решения французских сенаторов.
Статья отражает точку зрения автора