Религиозное духовенство в Иране – это государство. Духовному лидеру первой в истории Исламской республики подчиняются армия, мечети, суды и средства информации, милиция (басиджи), следящая за соблюдением исламской морали, и Революционная гвардия, следящая за всем остальным в стране. Народ избирает только президента и парламент. Но и над президентом стоит Совет стражей конституции, подчиненный Духовному лидеру.
И все это при том, что в шиитской вере нет духовного иерархического единоначалия. Каждый аятолла набирает собственных последователей и по-своему толкует религиозные каноны. И каждый может составлять свой собственный список "неисламского" и противного религии. Прошлой весной, например, консервативный клирик аятолла Джавади Амоли добавил еще один предмет в свой список неисламского. Это кухонный угол, поскольку открытое кухонное пространство, дескать, не позволяет хозяйке дома спрятаться от глаз гостей, даже если она этого очень хочет.
Что в принципе может считаться в Иране неисламским? Об этом говорит журналист радиостанции "Фарда" ("Завтра") Камбиз Тавана:
– Это зависит от школы мышления. Есть исламские клирики, которые не вмешиваются в частную жизнь людей, а есть крайние религиозные школы. Например, есть клирики, которые говорят, что женщина не может садиться в такси с другими мужчинами. В такси должны быть только водитель и сама женщина. А другие говорят, что телевизор – исключительно неисламская вещь и надо избегать смотреть его.
– А это почему?
– Шиитские клирики, когда достигают того уровня, на котором им позволяется иметь последователей, обязаны написать тезисы, своего рода книгу, в которой содержатся изложение их взглядов и рекомендации последователям. Так вот, некоторые из них проповедуют настолько жесткую религиозную линию, что полагают, что телевизор в доме отвлекает от нормальной повседневной жизни. Другие полагают, что телевизор – это как незваный гость в вашем доме, чужой человек, которого никто не приглашал. В некоторых частях Ирана, например, женщинам до сих пор запрещено дотрагиваться до мужчин, если они не входят в число ближайших родственников. И можно увидеть, как женщины, например, расплачиваются с таксистом. Они кладут деньги в специальную ложку, а из ложки пересыпают их в руки водителя. Это никому не нравится, включая самих женщин. Но это – способ духовенства осуществлять больший контроль над людьми.
– Когда я была в Иране в 1994 году, это было самое начало послабления религиозного закона. И одним из достижений этого послабления было – не полное разрешение, нет, но определенное изменение отношения к галстуку. Галстук уже не рассматривался как нечто криминальное. А почему в качестве жупела был избран галстук? Чем галстук виноват?
– Это уходит корнями в исламскую революцию, которая произошла более 30 лет назад. Галстук считается символом западной культуры. И в то время против галстуков выступали не только исламисты, но и левые, и социалисты. У нас в стране их тоже хватает. И вот так на галстук был наложен запрет. Не официально, не в учебниках и не в книгах, но все об этом знают. Конечно, времена меняются, и на галстук стали смотреть более спокойно. Но некоторые вещи, действительно, объяснить невозможно.
Действительно, почему галстук? В Иране все мужчины ходят в костюмах. Костюм – это самый формальный западный стиль одежды. Так почему оставлять костюм, но отказываться от галстука? Никакой логики в этом нет. Тем не менее, сейчас люди, обладающие большей независимостью, носят галстуки. А независимыми в Иране являются две группы – врачи и адвокаты. Они ничем не обязаны правительству, у них есть собственные объединения. Так что они спокойно носят галстуки – и на работе, и на улице. Сейчас за ними последовали представители частного бизнеса. Но на правительственном уровне все, что было привнесено революционными временами, так и осталось, – полагает Камбиз Тавана.
За Исламской революцией в Иране последовала ирано-иракская война, которая принесла разрушение и обнищание населения. Исламская революция принесла с собой запрет на любые способы контроля за рождаемостью, немедленный бурный рост населения и, как следствие, тоже обнищание. В результате 70 процентов населения страны – ровесники революции или моложе. Власти не разрешили противозачаточные таблетки или презервативы, но на стерилизацию стали смотреть спокойно. Многие мужчины пошли на эту операцию, потому что для мужчин она легче, чем для женщин.
Журналистка Ханна Кавиани пытается поднимать вопросы сексуальности в иранском обществе. К каким же последствиям приводит подобный "запрет на сексуальность"?
– Самое плохое, с моей точки зрения, то, что, в соответствии с данными и статистикой, опубликованной самим министерством здравоохранения Ирана, растет число ВИЧ-инфицированных. Это, конечно, не единственная причина распространения заболевания, но явно одна из причин, потому что ни в средствах информации, ни в школьных и университетских учебниках обществу не объясняют такие вещи. Люди не знают, как передается СПИД. Яркий пример – два брата, врачи, которые работали с больными и с этим вирусом, были осуждены на шесть лет тюремного заключения, потому что они первыми сказали, каково число больных в Иране, и объяснили, что происходит. Сейчас они уже вышли из тюрьмы. И первое, что они заявили после освобождения, – об этих вещах надо говорить, это надо обсуждать в обществе, надо обучать людей.
Еще одно последствие запрета на обсуждение сексуальных тем – вызывающее удивление число разводов в Иране. Подчеркну, я пользуюсь официальной статистикой. И многие психологи и социологи в самом Иране отмечают, что самой частой причиной развода является сексуальное неудовлетворение. Опять-таки, это происходит из-за того, что даже в школе за исключением нескольких уроков по биологии дети не получают никакой информации о сексуальной жизни. И все это – из-за ограничений в обществе. Об этом не говорят! – подчеркивает Ханна Кавиани.
Протесты, которые прошли в Иране после президентских выборов 2009 года, не были направлены против Исламской республики или Духовного лидера страны. Хотя на этот счет нет официальных данных, из разговоров с иранцами понимаешь, что они любят и уважают свою религию и свой общественный строй. Но та часть молодежи, которая поддержала в 2009 году оппозицию нынешнему режиму, поддержала на самом деле исламских реформаторов, считающих, что религия – дело частное, а не государственное.
И все это при том, что в шиитской вере нет духовного иерархического единоначалия. Каждый аятолла набирает собственных последователей и по-своему толкует религиозные каноны. И каждый может составлять свой собственный список "неисламского" и противного религии. Прошлой весной, например, консервативный клирик аятолла Джавади Амоли добавил еще один предмет в свой список неисламского. Это кухонный угол, поскольку открытое кухонное пространство, дескать, не позволяет хозяйке дома спрятаться от глаз гостей, даже если она этого очень хочет.
Что в принципе может считаться в Иране неисламским? Об этом говорит журналист радиостанции "Фарда" ("Завтра") Камбиз Тавана:
– Это зависит от школы мышления. Есть исламские клирики, которые не вмешиваются в частную жизнь людей, а есть крайние религиозные школы. Например, есть клирики, которые говорят, что женщина не может садиться в такси с другими мужчинами. В такси должны быть только водитель и сама женщина. А другие говорят, что телевизор – исключительно неисламская вещь и надо избегать смотреть его.
– А это почему?
– Шиитские клирики, когда достигают того уровня, на котором им позволяется иметь последователей, обязаны написать тезисы, своего рода книгу, в которой содержатся изложение их взглядов и рекомендации последователям. Так вот, некоторые из них проповедуют настолько жесткую религиозную линию, что полагают, что телевизор в доме отвлекает от нормальной повседневной жизни. Другие полагают, что телевизор – это как незваный гость в вашем доме, чужой человек, которого никто не приглашал. В некоторых частях Ирана, например, женщинам до сих пор запрещено дотрагиваться до мужчин, если они не входят в число ближайших родственников. И можно увидеть, как женщины, например, расплачиваются с таксистом. Они кладут деньги в специальную ложку, а из ложки пересыпают их в руки водителя. Это никому не нравится, включая самих женщин. Но это – способ духовенства осуществлять больший контроль над людьми.
– Когда я была в Иране в 1994 году, это было самое начало послабления религиозного закона. И одним из достижений этого послабления было – не полное разрешение, нет, но определенное изменение отношения к галстуку. Галстук уже не рассматривался как нечто криминальное. А почему в качестве жупела был избран галстук? Чем галстук виноват?
– Это уходит корнями в исламскую революцию, которая произошла более 30 лет назад. Галстук считается символом западной культуры. И в то время против галстуков выступали не только исламисты, но и левые, и социалисты. У нас в стране их тоже хватает. И вот так на галстук был наложен запрет. Не официально, не в учебниках и не в книгах, но все об этом знают. Конечно, времена меняются, и на галстук стали смотреть более спокойно. Но некоторые вещи, действительно, объяснить невозможно.
Действительно, почему галстук? В Иране все мужчины ходят в костюмах. Костюм – это самый формальный западный стиль одежды. Так почему оставлять костюм, но отказываться от галстука? Никакой логики в этом нет. Тем не менее, сейчас люди, обладающие большей независимостью, носят галстуки. А независимыми в Иране являются две группы – врачи и адвокаты. Они ничем не обязаны правительству, у них есть собственные объединения. Так что они спокойно носят галстуки – и на работе, и на улице. Сейчас за ними последовали представители частного бизнеса. Но на правительственном уровне все, что было привнесено революционными временами, так и осталось, – полагает Камбиз Тавана.
За Исламской революцией в Иране последовала ирано-иракская война, которая принесла разрушение и обнищание населения. Исламская революция принесла с собой запрет на любые способы контроля за рождаемостью, немедленный бурный рост населения и, как следствие, тоже обнищание. В результате 70 процентов населения страны – ровесники революции или моложе. Власти не разрешили противозачаточные таблетки или презервативы, но на стерилизацию стали смотреть спокойно. Многие мужчины пошли на эту операцию, потому что для мужчин она легче, чем для женщин.
Журналистка Ханна Кавиани пытается поднимать вопросы сексуальности в иранском обществе. К каким же последствиям приводит подобный "запрет на сексуальность"?
– Самое плохое, с моей точки зрения, то, что, в соответствии с данными и статистикой, опубликованной самим министерством здравоохранения Ирана, растет число ВИЧ-инфицированных. Это, конечно, не единственная причина распространения заболевания, но явно одна из причин, потому что ни в средствах информации, ни в школьных и университетских учебниках обществу не объясняют такие вещи. Люди не знают, как передается СПИД. Яркий пример – два брата, врачи, которые работали с больными и с этим вирусом, были осуждены на шесть лет тюремного заключения, потому что они первыми сказали, каково число больных в Иране, и объяснили, что происходит. Сейчас они уже вышли из тюрьмы. И первое, что они заявили после освобождения, – об этих вещах надо говорить, это надо обсуждать в обществе, надо обучать людей.
Еще одно последствие запрета на обсуждение сексуальных тем – вызывающее удивление число разводов в Иране. Подчеркну, я пользуюсь официальной статистикой. И многие психологи и социологи в самом Иране отмечают, что самой частой причиной развода является сексуальное неудовлетворение. Опять-таки, это происходит из-за того, что даже в школе за исключением нескольких уроков по биологии дети не получают никакой информации о сексуальной жизни. И все это – из-за ограничений в обществе. Об этом не говорят! – подчеркивает Ханна Кавиани.
Протесты, которые прошли в Иране после президентских выборов 2009 года, не были направлены против Исламской республики или Духовного лидера страны. Хотя на этот счет нет официальных данных, из разговоров с иранцами понимаешь, что они любят и уважают свою религию и свой общественный строй. Но та часть молодежи, которая поддержала в 2009 году оппозицию нынешнему режиму, поддержала на самом деле исламских реформаторов, считающих, что религия – дело частное, а не государственное.