"Как было бы здорово, если бы Хосни Мубарак сохранил власть в Египте", - рассуждают многие, опасающиеся прихода к власти исламистов.
Здорово-то может быть и здорово, но с тем же успехом можно требовать от природы прекращения землетрясений, ливней и засух.
На фоне асадов и каддафи свергнутый египетский президент вызывал уважение. Боевой летчик, вдумчивый, серьезный человек, не лишенный и политического таланта, поначалу он был популярен в своей стране. Потихоньку выращивал городской средний класс. Достиг, к середине нулевых годов, замечательных темпов экономического роста. В городах становилось все больше образованной молодежи. Но вот беда – дипломы у молодых были, а работы не хватало. И главное – реформа, по-своему успешная, обнажила архаичность и гнилость политической системы.
Невозможно править по-фараонски в стране, в которой продаются сотни тысяч компьютеров и автомобилей в год, где зарегистрированы десятки миллионов пользователей мобильной связи. И нельзя в эпоху информационных технологий сидеть на вершине власти в гордом одиночестве так долго. С твоим лицом люди будут ассоциировать все, что раздражает вокруг. А сам диктатор неизбежно оказывается в изоляции, в плену выдуманной лизоблюдами реальности.
Уйди Мубарак от власти вовремя, и остался бы он в исторической памяти народа героем, об эпохе которого модно было бы тосковать, как о золотом времени. А теперь он опозорен и обесчещен. Приговорен к пожизненному заключению, но множество египтян считают приговор слишком мягким.
Популярный тезис: страна не готова к демократии… А к чему готова – к дальнейшему загниванию?
Арабские общества расплачиваются за столетия стабильности (она же застой), порожденной спецификой исторического развития. И вот теперь – трудно и больно.
Реформы российского императора Александра II шли столь мучительно, не потому что страна была еще «не готова» к отказу от рабства, а напротив, потому, что они чудовищно запоздали. Уже Александр I прекрасно понимал необходимость освобождения крестьян, но не проявил твердости, поверив рассуждениям о предпочтительности стабильности и «не раскачивания лодки». Тем более, что и сами крепостные, вроде бы, не стремились к свободе.
В 2011-м у Мубарака уже не было достойного выхода. Для того, чтобы загнать джина в бутылку, недостаточно было бы непомерных штрафов за участие в антиправительственных демонстрациях. Нет, надо было уже топить города в крови. Отказавшись при этом от плодов собственной реформаторской деятельности. Надеясь, что неграмотное деревенское большинство молчаливо поддержит репрессии. Так, наверно, можно было бы просуществовать некоторое время, пусть убого, бедно и страшно. Но это означало бы конец иностранным инвестициям, конец американской финансовой поддержки, крах экономики.
Собственная элита, резко обеднев, этого бы президенту не простила. И крестьянская масса, еще более обнищав, тоже встала бы на дыбы. Открылась бы дорога для самых радикальных исламских революционеров, а не нынешних умеренных во главе с Мухаммедом Мурси, с его дипломом доктора наук от Калифорнийского университета.
Крышку над кипящей кастрюлей надо приподнимать вовремя, а не тогда, когда уже должно вот-вот рвануть.
Здорово-то может быть и здорово, но с тем же успехом можно требовать от природы прекращения землетрясений, ливней и засух.
На фоне асадов и каддафи свергнутый египетский президент вызывал уважение. Боевой летчик, вдумчивый, серьезный человек, не лишенный и политического таланта, поначалу он был популярен в своей стране. Потихоньку выращивал городской средний класс. Достиг, к середине нулевых годов, замечательных темпов экономического роста. В городах становилось все больше образованной молодежи. Но вот беда – дипломы у молодых были, а работы не хватало. И главное – реформа, по-своему успешная, обнажила архаичность и гнилость политической системы.
Невозможно править по-фараонски в стране, в которой продаются сотни тысяч компьютеров и автомобилей в год, где зарегистрированы десятки миллионов пользователей мобильной связи. И нельзя в эпоху информационных технологий сидеть на вершине власти в гордом одиночестве так долго. С твоим лицом люди будут ассоциировать все, что раздражает вокруг. А сам диктатор неизбежно оказывается в изоляции, в плену выдуманной лизоблюдами реальности.
Уйди Мубарак от власти вовремя, и остался бы он в исторической памяти народа героем, об эпохе которого модно было бы тосковать, как о золотом времени. А теперь он опозорен и обесчещен. Приговорен к пожизненному заключению, но множество египтян считают приговор слишком мягким.
Популярный тезис: страна не готова к демократии… А к чему готова – к дальнейшему загниванию?
Арабские общества расплачиваются за столетия стабильности (она же застой), порожденной спецификой исторического развития. И вот теперь – трудно и больно.
Реформы российского императора Александра II шли столь мучительно, не потому что страна была еще «не готова» к отказу от рабства, а напротив, потому, что они чудовищно запоздали. Уже Александр I прекрасно понимал необходимость освобождения крестьян, но не проявил твердости, поверив рассуждениям о предпочтительности стабильности и «не раскачивания лодки». Тем более, что и сами крепостные, вроде бы, не стремились к свободе.
В 2011-м у Мубарака уже не было достойного выхода. Для того, чтобы загнать джина в бутылку, недостаточно было бы непомерных штрафов за участие в антиправительственных демонстрациях. Нет, надо было уже топить города в крови. Отказавшись при этом от плодов собственной реформаторской деятельности. Надеясь, что неграмотное деревенское большинство молчаливо поддержит репрессии. Так, наверно, можно было бы просуществовать некоторое время, пусть убого, бедно и страшно. Но это означало бы конец иностранным инвестициям, конец американской финансовой поддержки, крах экономики.
Собственная элита, резко обеднев, этого бы президенту не простила. И крестьянская масса, еще более обнищав, тоже встала бы на дыбы. Открылась бы дорога для самых радикальных исламских революционеров, а не нынешних умеренных во главе с Мухаммедом Мурси, с его дипломом доктора наук от Калифорнийского университета.
Крышку над кипящей кастрюлей надо приподнимать вовремя, а не тогда, когда уже должно вот-вот рвануть.