Судьба князя Дмитрия Святополк-Мирского, эмигранта, ставшего марксистом и обличителем белой эмиграции. От обвинения в шпионаже в 1937 году это его не спасло
75 лет назад в Северо-Восточном исправительно-трудовом лагере под Магаданом умер "товарищ князь" Дмитрий Петрович Святополк-Мирский, под конец жизни вдруг ставший записным марксистом и обличителем белой эмиграции. От ареста и обвинения в шпионаже в 1937 году это его, разумеется, не спасло.
Любила советская власть титулованных людей у себя на службе. Нравилось ей, когда прислуживают и ходят на цырлах всякие графы Игнатьевы, Толстые, герцоги Лейхтенбергские. Типичный новорусский комплекс – теперь мы во дворцах поживем, а эта знать как миленькая будет у нас на посылках.
Лейхтенбергского я приплел сюда не случайно. Герцог Георгий Николаевич был в эмиграции одним из основателей весьма двусмысленного "Братства Русской Правды" – организации то ли антисоветской, то ли глубоко чекистской, но не вызывавшей никакого доверия у здравомыслящих современников.
Одним из самых ярких аристократов, побратавшихся с Кремлем, был князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский. Если даже оставить в стороне политическую красноту самого Дмитрия Петровича, то заполучить в свои пропагандистские сети такого Рюриковича, потомка Святополка Окаянного и Екатерины Великой, сладко было само по себе.
А тут и капканы были не нужны. Диву даешься, как на протяжении долгих лет этот образованнейший, умнейший и исключительно талантливый человек сам – сам! – расталкивая всех руками и ногами, хотел быть с коммунистами. С 1922 года он сблизился с евразийцами, чья программа была полностью подконтрольна советской разведке. Он убедил свою возлюбленную Веру Гучкову вступить во французскую компартию, а сам позднее записался в британскую. Он соредактировал журнал "Вёрсты", активно симпатизировавший большевизму, и приветствовал творчество Цветаевой, Маяковского и Пастернака. С литературной точки зрения выбор хороший, но с идеологической ведший к эмигрантскому остракизму.
И остракизм не задержался. Имя Святополка-Мирского стало неприличным, а вскоре и чумным. Дмитрий Петрович съездил под благословение к Максиму Горькому в Сорренто, выпустил статью о Ленине – и поселился в Москве. Одной из первых его советских книг стала "Интеллидженсия" – именно так названная. Это были заметки об интеллигенции на британский манер, брызжущая сатира, тычки и пинки политическим противникам, литературный бурлеск и вихрь.
Но как, должно быть, разводили руками эмигранты, видя, какую тему осоветившийся князь называл теперь для себя главной, – "Пушкин и социалистическое человечество". И участвовал в беломорском камлании "Канал имени Сталина". Святополку-Мирскому здесь принадлежала гордая песнь "ГПУ, инженеры, проект".
Чем все это могло кончиться? По одному из сценариев его собирались привлечь к так и не состоявшемуся громкому процессу эмигрантских заговорщиков, лжедрузей пролетарской страны, коварно проникших в СССР. Долго готовившийся процесс стал разваливаться из-за никем нежданного Большого террора, затем сближения с Германией и, наконец, войны. Запланированные фигуранты пошли в расход по отдельности.
Святополка-Мирского арестовали летом 1937 года, когда его главного защитника – Горького – самого уже не было в живых. Он получил восемь лет магаданского лагеря, где и скончался два года спустя. Судьба послала ему загробный привет: НКВД нуждалось в укреплении обвинений против Сергея Эфрона и срочно запросило магаданского сидельца. Красный князь (а "на самом деле" британский шпион) подходил для этого безупречно. И даже Берия одобрил такой ход. Да только никакого Дмитрия Петровича уже не было.
Владимир Вейдле, явно поеживаясь, написал: "…Поклонился он Сталину, и Сталин раздавил его, как таракана, вероятно, даже не услыхав легкого хруста под каблуком".
Радио Свобода
Любила советская власть титулованных людей у себя на службе. Нравилось ей, когда прислуживают и ходят на цырлах всякие графы Игнатьевы, Толстые, герцоги Лейхтенбергские. Типичный новорусский комплекс – теперь мы во дворцах поживем, а эта знать как миленькая будет у нас на посылках.
Лейхтенбергского я приплел сюда не случайно. Герцог Георгий Николаевич был в эмиграции одним из основателей весьма двусмысленного "Братства Русской Правды" – организации то ли антисоветской, то ли глубоко чекистской, но не вызывавшей никакого доверия у здравомыслящих современников.
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский
Одним из самых ярких аристократов, побратавшихся с Кремлем, был князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский. Если даже оставить в стороне политическую красноту самого Дмитрия Петровича, то заполучить в свои пропагандистские сети такого Рюриковича, потомка Святополка Окаянного и Екатерины Великой, сладко было само по себе.
А тут и капканы были не нужны. Диву даешься, как на протяжении долгих лет этот образованнейший, умнейший и исключительно талантливый человек сам – сам! – расталкивая всех руками и ногами, хотел быть с коммунистами. С 1922 года он сблизился с евразийцами, чья программа была полностью подконтрольна советской разведке. Он убедил свою возлюбленную Веру Гучкову вступить во французскую компартию, а сам позднее записался в британскую. Он соредактировал журнал "Вёрсты", активно симпатизировавший большевизму, и приветствовал творчество Цветаевой, Маяковского и Пастернака. С литературной точки зрения выбор хороший, но с идеологической ведший к эмигрантскому остракизму.
Одним из самых ярких аристократов, побратавшихся с Кремлем, был князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский
И остракизм не задержался. Имя Святополка-Мирского стало неприличным, а вскоре и чумным. Дмитрий Петрович съездил под благословение к Максиму Горькому в Сорренто, выпустил статью о Ленине – и поселился в Москве. Одной из первых его советских книг стала "Интеллидженсия" – именно так названная. Это были заметки об интеллигенции на британский манер, брызжущая сатира, тычки и пинки политическим противникам, литературный бурлеск и вихрь.
Но как, должно быть, разводили руками эмигранты, видя, какую тему осоветившийся князь называл теперь для себя главной, – "Пушкин и социалистическое человечество". И участвовал в беломорском камлании "Канал имени Сталина". Святополку-Мирскому здесь принадлежала гордая песнь "ГПУ, инженеры, проект".
Чем все это могло кончиться? По одному из сценариев его собирались привлечь к так и не состоявшемуся громкому процессу эмигрантских заговорщиков, лжедрузей пролетарской страны, коварно проникших в СССР. Долго готовившийся процесс стал разваливаться из-за никем нежданного Большого террора, затем сближения с Германией и, наконец, войны. Запланированные фигуранты пошли в расход по отдельности.
Брызжущая сатира, тычки и пинки политическим противникам, литературный бурлеск и вихрь
Святополка-Мирского арестовали летом 1937 года, когда его главного защитника – Горького – самого уже не было в живых. Он получил восемь лет магаданского лагеря, где и скончался два года спустя. Судьба послала ему загробный привет: НКВД нуждалось в укреплении обвинений против Сергея Эфрона и срочно запросило магаданского сидельца. Красный князь (а "на самом деле" британский шпион) подходил для этого безупречно. И даже Берия одобрил такой ход. Да только никакого Дмитрия Петровича уже не было.
Владимир Вейдле, явно поеживаясь, написал: "…Поклонился он Сталину, и Сталин раздавил его, как таракана, вероятно, даже не услыхав легкого хруста под каблуком".
Радио Свобода